Неподалёку тоже крепостца. И с кирпича того же цвета. И так же сложена – добротно. Только там, за забором, и дворец уже воздвигнут – не над горой, но над забором – возвышается. Окна пока лишь без стекла – бойницы. С башнями по углам – четыре их – шатровые, так же под цинком, как и купол церкви.
– Сосед, – говорит Андрей, перехватив мой взгляд. – Не помню, кем-то там при губернаторе… Сейчас же так всё – не по-русски… язык сломаешь.
– Шустрей, чем ты… Не экстрасенсом?
– Он раньше начал… Нет, советником.
– Одно и то же.
– Кадр незаменимый.
– А губернатора уйдут?
– Беда… К другому примостится. Сами придут за ним и позовут – мужик толковый, знает дело… Ещё в крайкоме кем-то был, при коммунистах… Такими средствами ворочает… Истомин, – говорит Андрей, чётко, громко, с выражением, будто тупому, глухому или иностранцу, выговаривая слова, – губернаторы приходят и уходят, запомни, а контингент, который лямку тянет, остаётся. Губернатор – этикетка, а люди эти – как сосед мой – содержание, оно от этикетки не меняется… Когда он, губернатор, это понимает, тогда нормально, дело ладится, а если нет, тогда…
– Понятно.
– Примеров масса… Чё тебе понятно?
– Понятно. Всё, что ты сказал.
– Ему понятно… Не по Кеми да по Тахе со спиннингом и с вываленным на плечо языком таскаться… Ты за тайменем бегаешь, ломаешься, ему его на блюдечке доставят… я про соседа.
– Ясно.
– Чё тебе ясно?
– Небо вон ясное… Дождя пока не будет.
– Ну… ты наивный… пень дремучий.
– Не поместится, – говорю.
– Кто не поместится? – спрашивает.
– Таймень на блюдечке.
– Придурок.
– Пуля случайно в тело залетит, муха в кортеж нечаянно ворвётся…
– К чему ты это?
– Я про губернатора…
– А что ты хочешь…
– Честно?.. Пива.
– Власть и деньги… Заиметь их осень хоц-ца, а делиться ими с кем-то – нет… Ну так и правильно, с какой бы стати?
– Власть, деньги… женщины, забыл добавить.
– Много охотников до этого, – говорит Андрей. И говорит: – Всегда станет кто-то поперёк дороги.
– Ты же во власть идти не хочешь, – говорю.
– Боже упаси… С пивом достал уже, Истомин.
– Сразу на блюдечке-то разве интересно?
– А ты про чё?
– А про тайменя.
– Чумной, Истомин… Каждому, – говорит, – своё.
– Папа Целестин Пятый, – говорю, – святой, отказался, кстати, от власти, а твой наставник, в супере, которого ты возишь в бардачке, определил его за это в Ад, в какой вот только из кругов, не помню. Когда хороший человек отказывается от власти, её берут плохие люди. Это характерная черта наша, русско-тунгусская, перекладывать власть на чужие плечи… потом ругать её, как проститутку.
– Истомин, ладно.