, ее тело не хотело,
не хотело, и она пошла прочь, вся в слезах, вернулась на затхлый диван и легла, неспособная на преступление, исходящая ненавистью, совершенно материальной, горечью отдающей во рту и в желудке, хуже, чем горечью, — обжигающей кислотой.
Наконец не осталось ни мыслей, ни чувств, только ощущение, не описание и не осуждение, — голое и бесстрастное «я», или, может быть, «оно». Затем вернулась внутренняя безымянная тварь, существо, сидевшее в ней всегда и выглядывавшее наружу. Бесконечно долго оно смотрело из туннеля и тоже знало о черном пространстве за затылком, которое тянулось, расширяясь, пока было куда тянуться. Тварь проанализировала неудавшееся преступление, взяла на заметку; поняла, что для преступления будут другие возможности, и даже произнесла (безмолвно) слово.
Скоро.
К Софи вернулось ощущение дивана, комнаты, своего тела, своей заурядности. Она почувствовала, что в щеку врезалась поперек складка от покрывала, врезалась так глубоко, что щека набухла от прилившей крови ярости, ненависти и стыда. Она поднялась, опустила ноги на пол, подошла к зеркалу — вот он, этот отпечаток складки на лице, почти такой же красный, как покрасневшая от слез кожа вокруг глаз.
Сшита из красной ткани.
Кто это сказал? Тетя? Тони? Мама? Он?
Она очень оживленно заговорила сама с собой.
— Так не пойдет, старушка! Нужно привести себя в порядок, верно? Первый долг девушки — выглядеть как конфетка, как пышечка, иначе что подумает наш дорогой жених или наш милый дружок? Или наш родной…
Кто-то очень тихо поднимался по деревянной лестнице. Ноги почти не издавали звука, только ступени чуть-чуть поскрипывали под весом тела. Софи увидела, как в проеме возникают голова, лицо, плечи. На голове были темные и кудрявые волосы, как у нее самой. Под волосами — темные глаза на хрупком лице. Шарф, расстегнутый длинный плащ, из-под которого выглядывает слишком вольный для Гринфилда брючный костюм с брюками, заправленными в высокие ботинки на каблуках. Девушка поднялась на последнюю ступеньку и остановилась, глядя на Софи без выражения. Софи ответила на ее взгляд. Обе они молчали.
Софи порылась в сумке, достала помаду и зеркало и принялась приводить в порядок лицо. Это заняло много времени. Добившись желаемого, она убрала вещи в сумку и отряхнула руки. Потом приветливо заговорила:
— Мне будет посложней спрятать волосы под парик. Да еще контактные линзы. Или ты постриглась?
— Нет.
— Палестина… Куба… А потом… Я знаю, откуда ты приехала.
Слабый, далекий голос из-за прикрытия лица, на котором косметикой было нарисовано другое лицо: