— Ах ты, гаденыш!
Тогда человек в черном откидывался назад, садился на пятки и медленно обводил смеющихся зрителей взглядом из-под полей черной шляпы; а так как его лицо из двухцветного дерева было непроницаемым и суровым, все зрители, стоявшие на влажной траве, один за другим умолкали.
Через неделю Мэтти слегка усложнил игру. Он купил глиняный горшок и собрал пригоршню прутиков; и теперь, когда все начали смеяться над его спичечными коробками, Мэтти собрал прутики в кучку и, поставив сверху горшок, попытался поджечь их спичками, но ничего не получилось. Скорчившийся над своими веточками, горшком и коробками, весь в черном, он выглядел нелепо. Наглый сорванец пнул горшок, и все взрослые закричали:
— Ах ты чертенок! Ах ты проказник! Это уж Бог знает что! Ты мог его разбить!
Пока Мэтти собирал свои коробки, прутики и горшок, все разбрелись. Мэтти тоже ушел под равнодушным взглядом сторожа.
На следующий день Мэтти переместился туда, где прутикам не угрожала вода из автоматических поливалок, орошавших газоны у ратуши. Он нашел местечко на обочине около центральной автостоянки, неухоженный клочок земли с буйно разросшимися под буйными лучами солнца травой и цветами. Здесь зрители собрались не сразу. Он уже час занимался своими коробками и, возможно, сумел бы наконец поставить их все друг на друга — так в конце концов сходится самый неуступчивый пасьянс, — но дул ветерок, и на восьмом или девятом коробке башня Мэтти падала. Дети все-таки нашли его, потом и взрослые начали собираться, и все повторилось — внимание зрителей, смех, и наглый сорванец, и «Ах ты, негодный чертенок!». Теперь Мэтти сумел сложить прутики, поставить сверху горшок, чиркнуть спичкой, поджечь — это вызвало новый смех и аплодисменты, будто он клоун, который вдруг прикинулся умником. Сквозь смех и рукоплескания можно было расслышать потрескиванье прутиков под горшком, они вспыхнули, загорелась трава, громко лопались семенные коробочки — хлоп, хлоп, хлоп, и вот уже могучее пламя охватило пустошь, дети и взрослые с криками и воплями, отталкивая друг друга, бросились врассыпную, кто-то выбежал на дорогу… Визг тормозов, лязг сталкивающихся машин, вопли, проклятия.
— Знаете, — мягко сказал секретарь, — не надо так делать.
Седая грива на голове секретаря была уложена столь тщательно и искусно, что казалась вычеканенной из серебра. У секретаря, на слух Мэтти, было такое же произношение, какое было когда-то у старого мистера Педигри.
— Вы обещаете больше так не делать?
Мэтти не ответил. Секретарь перелистал бумаги.