— Значит, между нами все кончено?
— Вовсе нет. Просто мне нужно немного времени. И пространства.
— А мне что делать?
— Иди домой. Завтра созвонимся.
— Ты обещаешь?
— Обещаю.
Он бросил на меня испуганный взгляд, просящий дать еще одно, последнее подтверждение, еще одно, самое верное обещание. Я открыла дверь и выпихнула его на лестничную площадку. Он успел сунуть ногу в дверной проем.
— Так что, значит — конец? — снова спросил он.
Я улыбнулась и послала ему воздушный поцелуй. Он стоял замерев и смотрел, как дверь медленно закрывается у него перед носом. Я опустилась на пол и прислушалась: сейчас раздастся звук его удаляющихся шагов. Тишина. Мы держались каждый со своей стороны запертой двери. Он все не уходил. Я приказала себе не шевелиться. Ждать…
— Я сам тебе позвоню! — наконец громко крикнул он. — Сам позвоню!
И я услышала его тяжелую поступь, от которой застонали ступени лестницы.
На следующий день он не позвонил. Ни на второй, ни на третий.
Ко мне медленно возвращалось желание. Я уже думала о нем как о ком-то восхитительном, без кого мне так плохо и с кем так хорошо.
Я думала о нем без страха.
Я стерла из памяти сцену нашей гонки по улице Риволи. Отнесла ее на счет врага. И показала ему — врагу — язык. Я поняла, что мне ничего не стоит с ним справиться.
Я больше не боялась оседлавшей его старухи. И вообще, может быть, она мне пригрезилась. А если и нет, я и ее смогу победить. Победила же я свою мать. Я теперь сильнее всех на свете матерей вместе взятых.
Грег был проездом в Париже, где шла рекламная кампания его нового фильма.
Он был проездом в Париже, но в последний момент отказался участвовать в рекламной кампании своего нового фильма. Отменил все встречи с журналистами. Ему расхотелось беседовать о своем фильме, тем более — защищать его.
— Подумаешь, очередной фильм, — сказал он. — Еще один дерьмовый фильм.
— Как ты можешь так говорить? — возмутилась я. — Французские критики превознесли твой последний фильм до небес!
— Зато американские опустили. Как обычно. Anyway… Зарабатываю детишкам на молочишко. И бывшим женам. Вот и все, на что я гожусь. Добывать им молочишко.
— Ты всегда так относился к своим фильмам?
— Поначалу — нет. Поначалу я балдел. Мне все казалось чудом. А потом…
Он замолчал и в отчаянии махнул рукой. Сжал ладони, заставив пальцы щелкнуть, погладил щетину на подбородке.
— Пойдем поедим? — предложил он. — Жрать хочу как собака!
Я поделилась с ним результатами своего расследования. Рассказала про ужин с матерью. Тебе повезло, сказал он, повезло, что у тебя такая мать — прямая и грубая. Сколько времени сэкономила!