Я была до тебя (Панколь) - страница 69

Я не имею права разговаривать, стонать и жаловаться, не имею права шевелиться, уклоняться от боли, которую ты выдаешь мне точно рассчитанными порциями, никогда не причиняя истинной муки, но вынуждая испытывать страдание, только кажущееся мне острым. Меня завораживает именно угроза, бесконечная власть угрозы, когда все представляется возможным и в мыслях гораздо более ужасным, чем в действительности. Угроза открывает шлюзы воображения. Стирает границы. Все становится зыбким, неопределенным. Желание ширится, катится, ворчит, вытягивается, замирает и возвращается пенной волной, которая никогда не опадает…

Ты огромен. Ты — небесный свод, а я — маленькая звездочка, затерянная в просторах Млечного Пути и присутствующая при рождении нового мира.

Там, в темноте спальни, в темноте моей спальни.

Это просто, говоришь ты голосом, не допускающим возражений и колебаний.

Это так просто, что умереть можно от удовольствия.

Настал день, когда мужчина в сером поднял белый флаг и запросил мира. Мы найдем квартиру, будем вместе каждую минуту, каждую секунду, я защищу тебя от всех типов в коричневом и ты станешь расти в тени моего дуба.

— Я хочу расти одна. Совсем одна.

— Я хочу жить с тобой.

— В один прекрасный день я уйду. Ты и сам это прекрасно знаешь. Мы с тобой выступаем в разных весовых категориях.

— Я не хочу, чтобы ты уходила…

— Я все равно уйду.

— Я хочу, чтобы у нас был ребенок.

— Я не хочу никакого ребенка. Я вообще ничего не хочу от тебя. Ты весь серый.

Вот и конец, думала я, отпихивая его своими теплыми носками и толстыми брюками, отпихивая изо всех сил. Вот и конец. Я тебя больше не люблю, если не считать того, что я никогда тебя не любила. Я взяла от тебя то, что меня интересовало. Расчетливо, как торговка. Это не любовь. Тебе больше нечего мне дать, разве что долгие вечера под торшером, перед включенным телевизором. Твои руки пусты, твоя власть кончилась, твои территории сгинули. Ты — просто старый разорившийся разбойник, у тебя нет ни корабля, ни добычи, тебя выбросило на остров, который вот-вот зальет приливом времени. А я — молодой корсар, я рвусь в бой, я жажду грабить, меня манят неизведанные земли, где я водружу свой черный флаг. Это конец.

Я так думала, но вслух этого не говорила. Мне было стыдно за тот бессовестный бартер, к которому мы в конце концов пришли. Я испытывала к нему благодарность за то, что он поставил на моей территории первые вехи, открыл во мне самой неведомые земли. Его страдания беспокоили меня, мешали мне. Еще они меня раздражали. Я бы предпочла, чтобы он сохранил величие и благородство — ступай, я не держу на тебя зла. Я бы предпочла, чтобы он навсегда сберег в душе мой образ, но сам больше никогда ко мне не приближался. Чтобы держался подальше.