— У него собачья работа, Хелен. Тебе даже трудно представить, что это за испытание для души. Если постоянно имеешь дело с изнанкой жизни, то у тебя два пути: или очерстветь — вот еще одно отвратительное убийство, которое надо спокойно расследовать, — или обозлиться. Лучше очерстветь, потому что черствость помогает выполнять работу. Злость мешает делу, и поэтому ты, сколько можешь, сдерживаешь ее. Но в конце концов что-то происходит, и ты взрываешься. Говоришь то, чего не думаешь. Делаешь то, чего при других обстоятельствах не сделал бы.
Она опустила голову и сказала:
— Точно. Злость. Его злость. Она постоянно здесь, под самой поверхностью. Она во всем, что он делает. Злость, копившаяся годами.
— Причина в его работе, а никак не в тебе.
— Знаю. Чего я не знаю — смогу ли я с ней жить. Она всегда будет — злость Томми, — как неожиданный гость к ужину, когда нет еды.
— Ты любишь его, Хелен?
Она издала короткий, жалобный, печальный смешок.
— Любить его и быть в состоянии прожить с ним жизнь — две абсолютно разные вещи. Я уверена в первом, но не во втором. И каждый раз, когда мне кажется, что я успокоила свои сомнения, что-то случается, и все они снова во мне поднимаются.
— Брак не для тех, кто ищет душевного спокойствия, — заметил Сент-Джеймс.
— Разве? — удивилась Хелен. — Разве у тебя его нет?
— У меня? Отнюдь. Битва постоянно кипит.
— Как ты это выносишь?
— Ненавижу скуку.
Хелен устало засмеялась. На лестнице послышались тяжелые шаги Коттера. Через минуту он появился в дверях с подносом.
— Кофе для всех, — провозгласил он. — Я принес вам и печенья, леди Хелен. Судя по вашему виду, хорошая порция шоколадного печенья вам не повредит.
— Не повредит, — согласилась Хелен.
Встав от компьютера, она пошла навстречу Коттеру. Тот поставил поднос на ближайший рабочий стол, нечаянно смахнув на пол какую-то фотографию. Пока Коттер наливал кофе, Хелен подняла фотографию и, перевернув, обреченно произнесла:
— О, Господи. Никакого спасения. Сент-Джеймс увидел, что у нее в руке. Это была фотография мертвого тела Шарлотты Боуэн, которую вчера вечером он забрал у Деборы, та самая, которую, словно перчатку, Линли бросил им в лицо два дня назад. Нужно было выкинуть ее еще вчера, сообразил Сент-Джеймс. Эта проклятая фотография и без того дел наделала.
— Отдай мне ее, Хелен, — попросил он.
— Возможно, он был прав, — сказала она, не отдавая снимка. — Возможно, мы все же несем ответственность. О, не в том смысле, как говорил он. Но в более широком. Потому что мы думали, что от нас что-то зависит, тогда как правда заключается в том, что ни от кого ничего не зависит, ни-че-го…