— Тэмми хорошо ест? — допытывалась она из африканских глубин.
Нормальная телефонная связь была там сродни внезапному превращению кошки в двухголового льва.
— Тэмми молится, отец Пенрул?
— Она…
— Вес набрала? Сколько времени стоит на коленях? А Библия? Тэмми читает Библию?
«Ах ты, едрен-батон!» — мысленно выругался Селеван. От Салли Джой у него голова шла кругом.
— Я же пообещал, что присмотрю за девчонкой. Этим и занимаюсь. Что ещё?
— Конечно, я надоедливая. Вы даже не представляете, что такое иметь дочь.
— Я вырастил дочь. И четырёх сыновей, если тебе интересно.
— Знаю. Я знаю. Но в случае с Тэмми…
— Смотри сама: либо ты оставляешь её мне, либо я отправляю её обратно.
Это подействовало. Вернуть дочь в Африку — последнее, чего бы хотели Салли Джой и Дэвид.
— Ну хорошо, я понимаю: вы делаете всё, что можете.
«И получше, чем ты», — подумал Селеван. Но это было прежде, чем он застал внучку на коленях. Она соорудила некий предмет, который Селеван именовал молитвенной скамьёй. Внучка назвала предмет как-то иначе, Селеван не запомнил. Сначала он подумал, что Тэмми будет вешать на спинку этой скамьи свою одежду, как делают джентльмены в отелях. Но когда после завтрака он отправился искать Тэмми, чтобы отвезти на работу, то обнаружил, что внучка стоит перед скамьёй на коленях, а перед ней — раскрытая книга, которую Тэмми внимательно читает. Книгу Селеван заметил не сразу, сначала он решил, что девчонка снова перебирает свои дурацкие чётки, несмотря на то что он уже отобрал у неё пару таких бус.
— Хватит заниматься всякой ерундой, — сказал Селеван, кладя руки внучке на плечи.
И только тогда увидел на скамье книгу. Это была даже не Библия, хотя какая разница! Тэмми увлечённо читала писание какой-то святой.
— Это житие святой Терезы Авильской[25], дедушка, — сообщила Тэмми. — Просто философия.
— Если написано какой-то святошей, то это религиозная муть, — заявил Селеван и схватил книгу. — Не забивай голову всякой ерундой.
— Это несправедливо! — воскликнула внучка со слезами на глазах.
В Кэсвелин они ехали молча. Тэмми сидела отвернувшись, Селеван видел лишь изгиб её упрямого маленького подбородка и тусклые волосы. Внучка шмыгала носом. Селеван догадался, что она плачет, и почувствовал… Он и сам не знал, что почувствовал. И про себя отругал её родителей за то, что прислали к нему внучку. Он ведь пытался помочь девчонке, вправить ей мозги, если они у неё ещё остались, хотел внушить ей, что нужно проживать свою жизнь, а не растрачивать её попусту, читая о деяниях святых и грешников.
И тут Селеван ощутил раздражение. С непослушанием он мог справиться. Мог накричать, проявить жёсткость. Но слёзы…