Обычно сёрферы по ночам не выходят. Слишком много опасностей — от акул до рифов. Но для Бена дело было не столько в сёрфинге, сколько в воспоминаниях. Он не хотел думать о прошлом, но разговор с отцом разбередил душу.
Бен спустился по ступеням к берегу. Огней не было, но высокие уличные фонари на мысу слегка освещали скалы и песок. Бен осторожно пробрался между кусками сланца и валунами и ступил наконец на песок. Это был не мягкий песок тропического острова, а крупнозернистый песчаник. Днём твёрдые острые песчинки слегка поблёскивали на солнце, но на самом деле были тускло-серыми.
Справа от Бена находился карьер, сейчас прилив наполнял его новой водой. Слева — устье реки Кэс, а за ним — то, что осталось от канала Кэсвелин. Впереди — беспокойное и требовательное море, зовущее Бена к себе.
Он положил доску на песок и надел гидротапки и перчатки. Присел на мгновение — скорчившаяся фигура в чёрном, застывшая спиной к Кэсвелину, — и посмотрел на светящиеся волны. В юности Бен бывал ночью на берегу, но не ради сёрфинга. Днём, вдоволь напрыгавшись на волнах, молодёжь разводила костёр. Когда от него оставались лишь тлеющие угольки, компания делилась на пары, которые удалялись в освободившиеся от прилива большие морские пещеры бухты Пенгелли. Там они занимались любовью. На одеяле или без него. Полуодетые или нагие. Пьяные, под хмельком либо трезвые.
Тогда Деллен была молода. Принадлежала только ему. Она была такой, какой он её хотел, и хотел он только её. Деллен это знала, потому-то и пришла беда.
Бен поднялся и отправился с доской к воде. Вода его не тянула, но это неважно. Главное — освободиться от того, что гложет изнутри.
Сначала шок от ледяной воды испытали подошвы ног и лодыжки, потом икры и бёдра. Понадобилось несколько секунд на то, чтобы температура тела согрела воду внутри гидрокостюма, и в эти мгновения острый холод напомнил Бену, что он ещё жив.
Выйдя на глубину и взявшись за доску, он направился по белой воде к рифу. Водяные брызги холодили лицо, волны перекатывались через Бена. Сначала он решил, что будет плыть до самого утра и удаляться от берега, пока Кэсвелин не останется лишь в его памяти. Но, смутно управляемый любовью и долгом, он остановился за рифом и оседлал доску. Сначала сел спиной к берегу и посмотрел на огромное волнующееся море. Затем развернул доску и увидел огни Кэсвелина. На мысу светились фонари, за ними — янтарные окна городских домов. Они казались газовыми лампами девятнадцатого века или кострами более древних времён.
Волны манили Бена, их гипнотический ритм был обманчиво успокаивающим. Он подумал, что это сродни возвращению в материнскую утробу. Можно улечься на доску и, качаясь на воде, навеки уснуть. Но волны разбивались, вода мощно обрушивалась. Море таило в себе опасность. Надо было либо действовать, либо покориться силе стихии.