К нам присоединились еще два армейских вольноопределяющихся — князь Сергей Алексеевич Кропоткин и Ушаков. Наша компания во время экзаменов быстро сошлась, и мы виделись ежедневно. По окончании каждого экзамена мы вместе посещали находившийся против училища серапинский трактир. Это было очень опасно, так как нижним чинам в то время вход в трактиры и рестораны строго воспрещался. Поэтому мы ходили в трактир с заднего хода, откуда и попадали прямо в отдельный кабинет, где хозяин редким гостям «из господ» давал завтраки по особому заказу. Обыкновенные посетители, лавочники и мастеровые, сидели в двух залах за столиками и пили без конца чай с блюдечка.
После экзамена по артиллерии, почитавшегося особенно трудным, мы около полудня отправились в Серапино. Все были налицо, кроме Ушакова. Расстегнувшись, мы весело пропускали уже по третьей рюмке, заедая вкусными грибами со сметаной и другими яствами, как распахнулась дверь из залы, и мы увидели статную фигуру Николая Николаевича старшего, в вицмундире Конного полка, с андреевской лентой через плечо и в генеральской каске. Он быстрыми шагами шел в наш кабинет.
Если бы молния ударила в середину закусочного стола, думаю, что мы бы обалдели меньше, чем при виде командующего войсками Петербургского военного округа.
Мы выстроились и ждали притаив дыхание.
Великий князь вошел. Половой затворил за ним дверь.
— Что вы тут делаете? — последовал грозный вопрос.
— Экзамен держали, Ваше Императорское Высочество.
— Хорош экзамен! В кабаке пьянствуете…
Молчание.
— А где тот, который убежал, когда я ему приказал подойти?
Опять молчание.
— Такой большой, в мундире армейской кавалерии. Какого полка — не успел разобрать… Не может быть, чтобы вы не знали. Он, очевидно, сюда шел.
— Мы здесь все в сборе, — отрапортовал Кропоткин. — Не знаем, кто мог быть у ворот.
— Ну, завтра разберем. Вы все отправляйтесь к своему начальству, доложите, что я вас застал в кабаке. Как фамилии?
Мы все назвались. Когда Дондуков сказал свою фамилию, великий князь заметил:
— А твоему отцу скажи, чтобы надрал тебе уши за пьянство.
Дверь отворилась. Его Высочеству подали шинель, и он удалился. Вся публика — толстые лавочники в косоворотках — стояли с потными лицами и смотрели на великого князя. Мы бросились к окну и видели, как Николай Николаевич в своей эгоистке (так назывались дрожки для одного седока) крупной рысью отъехал.
Наша компания стояла перед закускою как в воду опущенная. Дондуков опомнился первый:
— Ну что ж… Надо ехать. Все же для куражу выпьем еще по рюмке.
Вошел хозяин, неся миску с ухою. Ставит на стол и говорит: