— Ты же не выдашь меня? — тихо спросила она.
— Нет, — тоже негромко ответил Толя и, по всей видимости, честно. По крайней мере, он постарается держать язык за зубами.
— Спасибо, Толик, — сказала Точилова, отступая на шаг. — Ты всегда был славным парнем.
Возможно, беседа закончилась на несколько фальшивой ноте, но подросток ее не распознал. По причине либо еще не натренированного слуха, либо просто потому что от рождения не был способен различать подобные речевые нюансы.
Между тем, как показало ближайшее будущее, он принялся готовиться к завтрашней поездке основательно. Уже в темноте Ольга вышла на двор, и вдруг увидела, что из щелей дверного проема сарая падает неяркий свет. Услышав доносящиеся оттуда металлический лязг и приглушенные ругательства, решила подойти ближе. Заглянув в широкую щель, увидела знакомый белокурый затылок. Толя занимался важным делом: откручивал коляску от древнего, но красивого на вид мотоцикла «Урал», на котором завтра предстояло совершить путешествие до автобусной остановки в районном центре. Откручивал, а не наоборот, именно так. Пожалуй, вечернее бдение в гараже стоило того, дабы завтра посадить двоюродную сестричку на заднее сиденье, с тем расчетом, чтобы заставить Ольгу плотно прижаться упругой грудью к спине и ощутить ее ладони на собственном животе. Точилова усмехнулась про себя: на что только не идут мальчишки, полагающие себя мужчинами, ради эротических переживаний… Впрочем, она гораздо лучше знала, на что идут ради эротических переживаний взрослые женщины, но об этом — вполне понятно — мальчишкам знать совершенно ни к чему.
«Оно» вернулось неожиданно, и куда сильнее, чем сразу после встречи с молнией. Стоя у доски спиной к классу, Точилова провела мокрой тряпкой по ее поверхности, стирая написанное, как вдруг руку с зажатой в ней тканью пронзила неприятная, если не сказать — болезненная — дрожь, и в тот же миг в голове загомонили десятки голосов. Хаотичные, рваные обрывки фраз, неразборчивые слова слились в единую какофонию, но смысл Ольге стал понятен сразу: ее хотели. Либо прямо сейчас, а если и чуть позже, то уж непременно в разных позах и весьма изощренными способами. Тряпка выпала у Точиловой из пальцев и с влажным шлепком плюхнулась у ее ног. Хаос в голове постепенно становился все более разборчивым. Но фразы по-прежнему были отрывистыми, и — самое странное — их не получалось идентифицировать с теми людьми, в чьих головах они зарождались. Голоса вроде разные… но практически неотличимые один от другого, даже не всегда понятно — девушке принадлежала реплика или парню. Учительница, присев на корточки, подняла тряпку (взрыв эмоций), выпрямилась, повернулась и строго посмотрела поверх голов в классе. Неслышимый гомон чуть стих, но не особенно, и теперь фразы стали отчетливыми, даже, пожалуй, излишне, по мнению Ольги, которая замерла у стола с мелом в руке, словно оглушенная коллективным эротическим посылом.