— Я молю Бога, чтобы это не оказалось самоубийством, ведь не было же записки. Это было случайное превышение дозы, реакция с алкоголем, — она остановилась на середине слова. — Над моей репутацией нависла туча. Все (она подчеркнула это слово) думали, что мы были любовниками, а тут…
Это было замечание, сделанное специально для меня.
— Что ты имеешь в виду под словом «думали»? Это самое нелепое утверждение, которое я когда-то слышала от тебя. А что бы ты хотела, чтобы люди думали? Ты жила с Бобом столько лет. Ты бы хотела, чтобы люди думали, что вы ходите, держась за руки? С самого начала он пожертвовал своей карьерой ради твоей. А по большому счету он пожертвовал своей жизнью ради твоей. Вот оценила бы ты только!
Она рухнула на тахту, сраженная резкостью моих слов.
— Кэтти, как ты можешь? Кто угодно, только не ты. Ты же знаешь, как я любила Боба. Ты должна была знать, как мне кажется.
Джейсон успокаивающе положил руку мне на плечо, в его глазах я увидела упрек за мою несдержанность. Он даже с интересом взглянул на Сесиллию, убежденный в подлинности ее горя.
Она тоже заметила это и обратилась к нему:
— Я знаю, Кэтти не верит мне, но это правда. Мы не были любовниками. Я ложилась с ним в постель, только когда Боб был пьян. Пьяный он принуждал меня к этому. В таких случаях я не могла отказать ему, потому что я боялась, что он может что-то выкинуть. Я никогда не спала с ним по желанию, — сказала она Джейсону далее с некоторой горделивостью в голосе.
Я подумала: «Чем же тут гордиться? Тем, что Боб умер, и никогда, пока он был жив, она не отдавала себя ему по желанию? Если уж не говорить о любви, то, по крайней мере, уважения-то он заслуживал?»
Я почувствовала недомогание. Джейсон был прав. Нам можно было не приезжать. Она не нуждалась в сопереживании. Я решительно встала. И ждала, что Джейсон тоже поднимется. Он и правда сделал это, но неуверенно, колеблясь. Он переводил взгляд с меня на Сесиллию и наоборот. Выражение его лица ясно говорило, что он сомневается, правильно ли мы поступаем, покидая Сесиллию.
Я заметила панику на лице Сесиллии, когда она осознала, что мы уезжаем. Она бросилась ко мне, протягивая руки с выражением бесконечного горя на лице. Потом заплакала и упала на колени.
— Кэтти, — шептала она, стоя на коленях, дергая меня за платье. — Ты не можешь сейчас уехать. У меня никого нет. Даже Уолт предал меня, даже Уолт, эта сволочь! Он так испугался за свое имя, связанное с моим. А ведь здесь никто не знал Боба, каким он был раньше, чем он был для всех нас. Прекрасное юное время! Вы мне нужны. Только вы двое, запомните это!