Что бы еще для верности бросить в это снадобье? Она не могла придумать.
«Ени, мени, мейни, мо… поймай член за конец!»
Лу распаковала сумку Джейсона, в то время как я отбирала вещи для химчистки. Она вытащила бежевую кашемировую спортивную куртку Джейсона, критически осмотрела ее, потерла коричневое пятно на воротнике.
— Дай ее мне, Лу. Я ее положу с другими вещами для химчистки.
Она что-то пробормотала и отбросила ее. Машинально я проверила карманы. Золотой флакон для духов Сесиллии. Она, должно быть, дала его Джейсону подержать в какой-то момент. Может, они ходили куда-нибудь выпить, после того как закончили дела с Перси? Я положила его в ящик стола. Я верну его ей, когда она и ее новый муж приедут в город. Они прибудут на этой неделе.
65
У нее был контракт, у нее был новый муж, она переезжала в дом шейха на бульваре Сансет, съемки «Белой Лилии» начинались, и Сесиллия хотела только одного — выкурить трубку с опиумом и забыть свой кошмар. Она томительно думала о тех днях в Нью-Йорке с Бобом, о нем, который после каждого долгого дня массировал ей ноги и целовал каждый пальчик. Она мучительно думала о днях, проведенных с Генри, который всегда смеялся и безумно хотел всего, что хотела она. Если она говорила, что хочет пить, Генри исходил слюной и мог бы сдвинуть горы, чтобы достать для нее стакан чего-нибудь холодного, звенящего кусочками льда.
А Гард… Он и пальцем не пошевелит ради того, что она хочет. Он только знает, что хочет сам, красивая ледышка. Как может он смотреть на нее так холодно и желать ее так страстно? Как может он заставлять ее ходить по комнате обнаженной, взад, вперед, взад, вперед, рассматривая, чем он обладает, и потом так бесцеремонно овладевать ею, совершенно не интересуясь, как она относится к нему? Обычно он приказывал ей лечь в постель, пробегал руками по ее телу, затем заглядывал ей в глаза и говорил, чтобы она перевернулась. И когда он внедрялся в нее, делая только то, что хотел сам, она прижимала лицо к подушке и орошала ее слезами. О, Генри, Генри.
Как им было весело! Генри хотел только того, что хотела она, и она обычно требовала того, чтобы быть сверху. Она садилась на него верхом, выкрикивая: «Давай! Давай, лошадка!» И Генри любил это так же сильно, как и она, потому, что ей так нравилось! И они оба так много смеялись. И после всего он купал ее и целовал. Почему он покинул ее и оставил на милость Гарда… Гарда, который спал с револьвером под подушкой. И всякий раз, когда она прятала лицо в подушку, которая становилась мокрой от ее страданий, ей казалось, что она чувствовала