Из этих слов -- а еще более по звучанию голоса -- сын императора догадался, что эти двое не принадлежали земным созданиям. Они были демонами или ночными привидениями. В те дни принц еще не утратил безоглядной храбрости и беспечности, свойственной юности, и все же наряду с любопытством он ощутил страх. Ему захотелось оказаться как можно дальше от этого места, но ни за что на свете он не стал бы показывать этим двоим, каково ему на самом деле. А потому он повел себя так, будто принимал их за людей из плоти и крови, и осведомился, откуда у них взялись эти деньги.
-- В свое время ты сам узнаешь это, -- сказал все тот же гигант. -Если только уже не знаешь, ведь ты -- первенец и наследник трех корон и должен понимать, что золото соответствует огню, серебро -- воздуху, а медь -- воде.
-- Но кому же оно принадлежит? Для кого вы сберегаете его? -- спросил сын императора, стараясь, чтобы голос его звучал твердо.
-- Все это, -- был ответ, -- назначено одному из гонимого племени, еврею Мордехаю Мейзлу, твоему будущему придворному слуге. Правда, слугою он будет зваться только ради почета, ибо не будет услуживать в твоих покоях, а станет твоим банкиром.
И тут второй гигант, до сих пор молчавший, повторил густым голосом, звучавшим еще страшнее, чем у первого:
-- Все это -- для Мордехая Мейзла, твоего камер-кнехта.
Императорский камер-кнехт был самым высоким титулом, какой давали в Праге некрещеным евреям. И невольная брезгливость на мгновение пересилила в молодом эрцгерцоге страх. Он скривил рот.
-- И все это должно принадлежать какому-то грязному жиду? - вскричал эрцгерцог. -- Так не годится. Я должен иметь в этом долю!
И чтобы доказать себе самому свое мужество, он взял из кучи серебра талер, на одной стороне которого был выбит профиль его отца, а на другой -чешский лев, герб страны.
Молчаливый демон, которого звали Ужасный и Сильный, рассвирепев, поднял было свою дубину, но другой удержал его.
-- Эй ты, бешеный, что это ты надумал?! -- крикнул он. -- Ты ведь знаешь, что написано: кто слушается гнева, тот подобен служителю идолов!
Затем он повернулся к императорскому сыну:
-- Для твоей же пользы говорю: брось этот талер, да поскорее! -- сказал он, -- Тебе не будет ни счастья, ни мира, ни покоя до тех пор, пока монета не вернется в руки того, кому она предназначена.
И в следующий миг поляна как бы окуталась туманом, и все исчезло: люди, свет, сверкающие груды монет -- и сын императора остался стоять один в темном еловом лесу с серебряным талером в руке... Этот самый талер он заметил, только когда начал отвязывать лошадь, чтобы ехать дальше.