— Тогда почему бы Этельреду просто не приволочь тебя обратно силой?
— Вторгнуться в монастырь? Мой отец такого бы не одобрил!
— Не одобрил бы, — согласился я, наблюдая за большой группой всадников, появившейся с севера.
— Они думают, что отец в любую минуту умрет, — сказала Этельфлэд, и я понял, что «они» — это мой кузен и его друг Алдхельм. — И они ждут этого.
— Но твой отец жив.
— Он поправляется, — ответила Этельфлэд. — Слава Господу.
— А вот теперь начинаются проблемы, — проговорил я, потому что новый отряд всадников, не меньше пятидесяти человек, ехал под знаменем.
Значит, тот, кто приказал воинам сторожить монастырь, явился сюда сам.
Когда всадники приблизились, я увидел, что на знамени изображен крест из двух военных топоров с большими лезвиями.
— Чей это знак? — спросил я.
— Алдхельма, — без выражения произнесла Этельфлэд.
Теперь монастырь окружали две сотни человек, и Алдхельм верхом на черном жеребце остановился в пятидесяти шагах от ворот. Его телохранителями служили два священника и дюжина воинов. На щитах его воинов изображался знак их господина — крест из топоров; эти мрачные люди собрались за спиной Алдхельма и, как и их господин, в молчании смотрели на закрытые ворота.
Знал ли Алдхельм, что я внутри? Он мог это подозревать, но сомневаюсь, что знал наверняка. Мы быстро проехали через Мерсию, держась ее восточной части, где были в силе датчане, поэтому немногие люди в сакской Мерсии осознали, что я явился на юг.
Однако Алдхельм, возможно, подозревал, что я здесь, потому что не сделал попытки войти в монастырь. Или же ему были отданы приказы не оскорблять Бога, совершая такое святотатство. Альфред мог простить Этельреда за то, что тот сделал Этельфлэд несчастной, но он бы никогда не простил оскорбления Бога.
Я спустился во двор.
— Чего он ждет? — спросил Финан.
— Меня, — ответил я.
Я оделся для боя: облачился в сияющую кольчугу, опоясался мечом, надел высокие сапоги. На мне был увенчанный волком шлем, я держал щит со знаком волка и решил взять военный топор в придачу к двум вложенным в ножны мечам.
Приказав открыть одну створку ворот монастыря, я вышел пешком, один.
Я не был верхом, потому что не мог себе позволить купить натренированного для боя верхового коня.
Я шел молча, а люди Алдхельма наблюдали за мной. Если бы у Алдхельма была хоть крупица храбрости, он бы подъехал ко мне и изрубил длинным мечом, висевшим у него на поясе. Даже не имея храбрости, он мог бы приказать своей личной страже меня прикончить, но вместо этого он просто таращился на меня.
Я остановился в дюжине шагов от него, прислонил к плечу боевой топор и откинул нащечники шлема, чтобы люди Алдхельма увидели мое лицо.