Потому что мой план заключался в том, чтобы захватить эту новую крепость. Она была битком набита пленниками Хэстена, всеми женщинами и детьми, которых он захватил в рабство, и именно в новой крепости Бемфлеота собирали его добычу. Я подозревал, что там же находится семья Хэстена, так же как семьи всех датчан, опустошавших Мерсию. И корабли тоже были там, под защитой этой крепости. Если бы мы ее захватили, мы разорили бы Хэстена, взяли бы дюжины заложников и уничтожили датский флот.
Если бы мы могли захватить Бемфлеот, то одержали бы победу, которая привела бы датчан в уныние и окрылила бы сердце каждого сакса. Победа, может, и не решит исход войны, но безмерно ослабит Хэстена, и многие его сподвижники, лишившись веры в успех, бросят его, потому что какой вождь не может защитить семьи своих людей?
Этельред верил: спасение Мерсии в том, чтобы ожидать, пока Хэстен атакует Глевекестр; я же считал, что мы должны атаковать Хэстена там, где он меньше всего ожидает нападения. Мы должны нанести удар по его базе, уничтожить его флот и отобрать его добычу.
— Сколько у тебя людей? — спросил Ралла.
— По последним подсчетам — восемьдесят три.
Он засмеялся.
— А сколько тебе нужно, чтобы захватить Бемфлеот?
— Две тысячи.
— И ты не веришь в чудеса? — спросил Ралла.
Этельфлэд сжала мою руку.
— Люди придут, — сказала она, хотя далеко не убежденно.
— Может быть, — ответил я.
Я глядел на корабли, укрывшиеся в ручье, и думал, что в своем роде Бемфлеот столь же неприступен, как Беббанбург.
— А если они не придут? — негромко спросил я.
— Что ты тогда будешь делать? — ответила вопросом на вопрос Этельфлэд.
— Заберу тебя на север, — сказал я. — Заберу своих детей на север и буду сражаться до тех пор, пока не добуду серебро, чтобы набрать армию, способную взять Беббанбург.
Этельфлэд повернулась ко мне.
— Нет, — ответила она. — Я теперь мерсийка, Утред.
— Мерсийка и христианка, — угрюмо сказал я.
— Да, — ответила она. — Мерсийка и христианка. А что насчет тебя, господин Утред?
Я посмотрел туда, где солнечный свет отражался, подмигивая, от наконечников копий часовых на высоком холме Бемфлеота, и горько проговорил:
— А я — дурак. Дурак…
— Мой дурак, — сказала Этельфлэд и приподнялась на цыпочках, чтобы поцеловать меня в щеку.
— Гребите! — взревел Ралла. — Гребите!
Он тяжело налег на рулевое весло, чтобы повернуть «Халигаст» на юг, а потом — на запад. Два больших вражеских корабля осторожно выходили из ручья, скользя мимо новой крепости-корабля. Их весла ловили отблески солнца, опускаясь и поднимаясь.
Мы ринулись вверх по реке.