И потом, спустя много времени после этой встречи, он будет мучительно вспоминать короткий их разговор, ибо протекал он столь же стремительно, как и само появление Фоки, и оборвался внезапно, почти не запечатлевшись в памяти.
— Для чего был в Палатии сегодня? — быстро, с ходу спросил некрупный плечистый воитель.
— Велено плыть в Округ Харовоя! Пора Куре собираться на Киев!
— Ответ воина. — Поощрительная улыбка тронула мужественное лицо доместика.
— Ходил на булгар, твоя милось, когда-то.
— Немного прожил, а уже исходил полсвета.
— Истинно так, наилучший! — Калокир молодцевато втянул пузцо и выпятил грудь. — В Руссию ходил дважды до твоей благосклонной воли.
— Уплывёшь туда, но не теперь, а когда велю. Возвращайся в Фессалию, замкнись там и жди моего наказа. Моего. Ты расслышал?
— Ох… да, наилюбимейший.
Фока саркастически усмехнулся:
— Вот бы поучился у тебя любви ко мне вздорный племянник мой Варда. У стратига в Херсоне были ещё дети?
— Нет, обожаемый. Нет у меня брата.
— Отныне будет. И, гляди, не забудь возлюбить его тоже. Имя ему — Блуд, тебе знакомое. С ним заодно возлюбишь и ещё два десятка верных мне воинов. А чтобы любовь твоя была надёжнее, получишь награду похлеще Романовой. И ещё запомни. Блуд и все, кого отправляю с ним, возлюбят тебя всей душой, уж присмотрят за тобой в Фессалии, будь спокоен.
Сказал Никифор Фока, как отрезал, и ушёл.
Калокиру казалось, что его ударили чем-то тяжёлым по голове. Снова оставленный наедине с мухами и пыльным виноградником, он ухватился за колонну ротонды, чтобы не упасть. Страх, унижение, гнев и смятение исказили и без того неприглядный его лик.
— Что? Что он сказал? — бормотал динат, скребя ногтями ослизлый мрамор колонны. — Изгоняет меня в кастрон под стражу? За что? Понимаю! Не понимаю… Нет! Скорее отсюда! Скорее к василевсу!
Но динат никуда не бросился, а бессильно опустился на корточки, сжимая свой череп.
— Блуда, этого безродного проходимца Блуда, приставит ко мне соглядатаем! Я для Фоки ничтожная тля. Как мне быть? Подчиняюсь и запомню унижение от Фоки. Меня, Калокира, сына стратига… А сам он, боже, на кого похож! Топчет пыль собственными сапогами, заклевали б его вороны!
— Грех прерывать молитву ближнего, да время не терпит, — внезапно раздался голос.
Калокир вздрогнул, поднял глаза и увидел стройного улыбающегося юношу с необычайно красивым лицом. В жгучей своей обиде динат не заметил, как возник Блуд, за спиной которого стояли дюжие воины в лёгких жёлтого цвета плащах.
— Слава непревзойдённому нашему повелителю! — стараясь взять себя в руки, ответил динат, нажимая на слово «нашему», и тоже изобразил улыбку. — Всемилостивейшему угодно, чтобы я принял тебя, как брата, в своём имении. Дорога в Фессалию с тобой, брат, мне в радость. — А про себя добавил: «Нет худа без добра, скоро увижу Марию».