— Это он! Мой славный Улеб! Он! Ах, твой братец, Улия, брат и мне! Утешься, голубка, наш Улеб вовсе не беззащитный, он свободный воин! Люди нарекли его Твёрдой Рукой! Тебя он помнит, ничего, никого не забыл! И мне и ему, — юноша указал на Лиса, — Твёрдая Рука в разное время поведал о несчастной доле Радогоща, и всё рвался он в приморские степи, чтобы спасти тебя и отомстить ненавистным.
— Месть, месть, месть… — неожиданно вырвалось у Лиса. — Люди волками рыщут по миру с местью на острие меча. Видно, нет ни конца, ни начала у злобы нашей.
— Не слушай, милая, не слушай! Нет, Лис не прав, люди добры повсюду, злы только нелюди. Сам Улеб сердцем мягок ко всякому чистому, — пылко продолжал юноша, — рука его тверда лишь против подлых!
Улия жадно ловила слова возлюбленного, бедняжке казалось, что всё это сон: и встреча с Велко, и вести о братце, и рассвет с громким пением птиц. Канула ночь, солнце вышло к лугам и перелескам, осушило слёзы-росу, и засверкали девичьи глаза, будто солнце своим светом озарило не только землю, но и саму жизнь.
— Где он теперь?
— Нам известно главное, — отвечал Велко, — он уплыл в Рось-страну. Взгляни, вот его конь! Узнаешь? Да, это верный его Жар! Он унесёт нас в земли славян, где, клянусь, мы отыщем Улеба! В дорогу!
— А как же мясцо пастуха? — подал голос Лис.
— Сколько можно тянуть с неимущего! — возмутился булгарин. — Сам-то он одним сыром питается. Надо совесть иметь. Пожелаем ему добра, и в путь!
— Я баранчиков печёных страсть как…
— Вперёд! — Велко вскочил в седло и, наклонясь с нетерпеливо гарцующего Жара, подхватил девушку с земли, усадил за своей спиной.
Счастливая и слегка встревоженная грядущей неизвестностью, Улия обняла своего избранника так, что маленькие её ладошки скрестились на его груди, и прижалась щекой к его затылку.
Лис тоже, отвязав свою кобылку, вскарабкался в седло, тронул поводья, поцеловав при этом воздух, и все трое покинули каштановую рощу и выехали на дорогу.
Вскоре очертания кастрона скрылись из виду, наши герои спустились в низину и облегчённо вздохнули: теперь никто из слуг Калокира не мог приметить беглянку и её спутников. Ну а встречных крестьян можно было не опасаться, они не враги.
— Унеси меня, сокол ясный, унеси в родимую сторонушку, — ласково шептала Улия в шелковистый затылок чеканщика.
Велко млел от блаженства. Лис ехидно и завистливо бубнил в кулак:
— Ну, бабы! Горазды ластиться да мурлыкать! А он-то распустил слюнки. А и то сказать, хороши они, наши девицы. Эта, пожалуй, покраше Кифы. И не одна-то ещё не склонялась на мою грудь… Тьфу!