— Лис! — вскрикнул Улеб. — Говори, что известно о них!
— Знаю не больше других, — настороженно ответила она, заметив, как по лицу пригожего незнакомца разлилась внезапная бледность. — Мой дружок, Акакий Молчун, рассказал бы тебе подробней, но его, увы, тоже нет здесь. Хозяин послал его за Марией.
— Если я тебя правильно понял, дева, на которую посягал Велко, жива и невредима, а что сталось с ним самим? И куда подевался его напарник Лис?
— Не будь на тебе одеяния воина, — заметила она, — я решила бы, что предо мной ритор, ищущий разгадку красивой любовной трагедии.
— Из нас двоих сейчас, пожалуй, ты больше напоминаешь ритора, — отрезал Улеб, хмурясь. — Оставим красноречие. Мне нужно знать, где Велко и где подлый Лис.
— Не хочу говорить о покойниках. — Юная мавританка обиженно выпятила губки и даже сделала несколько шагов по направлению к дому, но обернулась на печально застывшего воина.
С площади Константина долетали громкий шорох шагов и голоса. По мостовым деловито стучали колеса повозок и копыта лошадей. Густые сумерки пали на город.
Девушка поставила корзинку на крыльцо и приблизилась к Улебу, который всё ещё задумчиво стоял на месте, ткнула пальчиками в поникшие его плечи:
— Отчего голову повесил, рыцарь? Ты спрашивал, и я ничего не скрыла от тебя.
— Лис его погубил… — молвил Улеб. — Фи, какой ты! — Она легонько стукнула юношу кулачком в толстокожий щиток на груди. — Сам схватил меня, а теперь замечать не желаешь.
— Прости, — произнёс он словно в забытьи.
С тем и двинулся прочь.
— Погоди! — Босые её ступни быстро-быстро прошлёпали по гладким булыжникам мостовой, она догнала его, смущённая, прошептала тихонько: — Хочу ещё рассказать…
— О чём?
— Не знаю. Спроси что-нибудь.
— Всё узнал, больше нечего.
— Про Акакия рассказать?
— Сто лет он мне снился, твой Акакий.
— Ну тогда… тогда просто так… поцелуй.
Улеб чмокнул подставленную ею щёку и зашагал вниз по улице Меса.
Все предметы, прохожие, редкие и чахлые деревца в обведённых каменными зубцами приствольных кругах, освещённые уличными светильниками, бросали длинные тени. Бродячие собаки сварливо пожирали выбрасываемые из окон остатки людского ужина. Мелкие торговцы запирали свои лавчонки, перекликались и балагурили, хвастаясь друг перед дружкой дневной выручкой.
Вот и памятный проулок.
Улеб торопился, почти бежал, придерживая у бедра ножны. Узкое ущелье между стенами старинных зданий с крохотными витражами окошек было пустынным и тёмным. Даже луна и звёзды не заглядывали сюда: пристройки верхних этажей смыкались, закрывая небо.
Он с трудом разыскал еле различимую дверцу в глухой и высокой ограде, постучался. Дверца отворилась, брызнув светом. Улеб шагнул через приступку, отстранив какого-то человека, и очутился перед довольно обширным пространством. Это была анфилада двориков, обособленных дощатыми сооружениями с широкими дымоходами на плоских крышах. Там и сям полыхали костры. Чумазые полуголые мужчины маячили между верёвками, на которых висели мокрые холсты, перемешивали шестами зловонное варево. Женщины с тщательно подвязанными волосами и в длинных кожаных перчатках, сидя на корточках, толкли и перетирали в порошок какие-то коренья и травы, молча, остервенело, как стирают слишком грязное бельё.