С ходу, с лета врезались россы в гущу огузов. Щиты червлёные, мечи широкие, кони взмылены после долгой дороги, но несут стремительно, мощно. Хоть и печенежская конница не лыком шита, а дрогнула.
Ольга сверху, с резной башенки терема глядит, глаза её сухи, спокойны. Шепчет:
— Святослав, дитятко, подоспел…
Горохом рассыпался по небу гром, брызнул тёплый летний дождик, оросил поле, точно из лейки, и прекратился. Люди и лошади скользили на мокрых кручах, особенно там, где глина. Извалялись, повыпачкались с ног до головы.
Куря тщетно пытался сплотить своё разметавшееся войско, отступая к Неводничам. А с тыла внезапно ударил в него невесть как появившийся здесь отряд. Выставляя какие-то странные переносные сооружения, сколоченные из тщательно заострённых кольев, чем-то напоминавшие ощетинившихся ежей, и ловко орудуя дубинками, эти смельчаки вызывали удивление.
— Глядите, глядите, — кричали росичи, — печенеги меж собой передрались!
— Печенег печенегу рознь, — пояснили сведующие, — то наши друзья, ятуки! Тоже подоспели на подмогу!
— Кто бы мог подумать, что мирные пахари горазды на сечу! И ещё как! Горстка, а чего вытворяют — загляденье!
— Беда и пахаря приспособит!
Один лишь Твёрдая Рука знал достоверно, кто выучил ятуков столь завидно владеть дубинками. Во всех их действиях чувствовалась школа Анита Непобедимого, хотя самого наставника не было среди них. Маман тоже почему-то отсутствовал.
Две трети войска потерял Куря в скоротечном сражении под Киевом. Сам еле ноги унёс. С оставшимися наездниками и частью обоза бежал через Перевесище по старой дороге в дремучий бор, а оттуда подальше, в Степь. Так удирал, что и про племянника позабыл, бросил Мерзю на произвол судьбы.
Наши не преследовали его, озабоченные тяжёлым состоянием изморённой столицы и разрушенной предгородни. Надо было поскорее людей напоить-накормить, устранить следы побоища да заняться восстановительными работами. Труда предстояло уйма. Залечив же раны, можно и победу отметить.
Улеб обшарил каждую трофейную кибитку, каждый брошенный огузами шатёр, осмотрел каждую группу освобождённых, но сестрицы своей Улии нигде не обнаружил.
Он отыскал Кифу, и они отправились за Неводничи, где временным лагерем расположились ятуки.
На девушке были цветастый сарафан, монисто из варяжского янтаря с золочёной подвеской-лунницей, плотные льняные чулки и новёхонькие лыченицы. Обычно непокрытые её волосы теперь украшало височное кольцо, с которого падали на открытый лоб изящные модные трезны. На пальце молочной каплей красовался финифтовый перстень. Щедро одарила её Ольга за то, что досадила врагам вчерашней пляской и песенкой со стены.