Улеб пригласил Велко к себе на родину. Они ещё не знали о гибели великого киевского князя, поскольку отправились другой дорогой.
Уходящее лето услаждало взор путников мягким разноцветьем красок на лесистых горных отрогах. Потянулись с далёкого севера караваны ранних птичьих перелётов. Чуя близкую осень, смелее шуршал в буйных зарослях прыскучий зверь. Пахло созревшими плодами, а предчувствие скорых дождей заявляло о себе всё настойчивей и настойчивей.
С каждой очередной верстой, приближавшей к родине, возрастало волнение молодого улича. Велко тоже чуточку приумолк, нет-нет да и замыслится: «Каково будет в новых краях?»
— Заждалась, поди, Кифушка, жёнка моя… — невольно обронил Улеб, но, тут же взглянув на друга, осёкся.
— Ах, Мария, Мария… — Велко тяжко вздохнул.
— Что Улия, целые народы склоняют ромеи своим богом…
Чистое небо покоилось на бурых вершинах. Склоны гор бороздили молочно-пенистые речушки, по петляющим их стремнинам проносились узкие сосновые плоты. В голубых ущельях курился пар. Пахло хвоей, и лежали обильные росы, превращавшие траву в серебро.
Зачарованный непуганной первозданностью природы, Велко спросил:
— Далеко ещё до Рось-страны?
— Нет, теперь близко.
— А какая она? Столь же прекрасна, как эти горы?
— Много лучше, — сказал Улеб. — Немало я узнал диковинных стран, да не встретил желаннее нашей. Потому что родина.
— Хорошо тебе, Улеб, не одну-две страны повидал, а множество, будет что вспомнить. Что же, вовсе меч забросишь? А коли нападут недруги, как тогда?
— Родину всегда заслоним, не дрогнем.
Скачут день, скачут второй, торопятся.
Горы канули за спину. Запестрели луга. В кленовых перелесках соловьиные трели под перестук дятлов. Разомлели в медовой истоме свежие засеки. Поля точно гребешками расчёсаны, в бороздах суетятся жаворонки и воробьи, подбирают житные зёрнышки.
Нет-нет да и покажется где-нибудь побоку сизый дымок жилья. Только с дороги столбовой сворачивать недосуг. Надо мчаться вперёд и вперёд. Ветер дышит в лицо. Вьётся пыль из-под дробных копыт. Отдаётся в висках, трепещет, колотится сердце, предчувствуя близость отечества.
Вот однажды за старым курганом, опоясанным лохматым кустарником, развернулась нива. Мужичок за лошадкой бредёт, давит плуг. Босой пахарь, рубаха темна от солёного пота, чуб всклокочен. Бредёт и кряхтит мужичок-то, нелегко рыхлить кормилицу.
Осадили всадники взмыленных коней. Улеб поводья передал Велко, сам зашагал поспрошать, чья земля. Подошёл сзади, хлопнул рукой по мокрому плечу крестьянина. А тот и не слышал чужих шагов. Кряхтит ведь, и всё такое. Работой занят.