— Это ты, воевода Радко, — узнал Янко. — Вот и вернулся я… Здоров будь, воевода. Позови отца… Горячо как внутри у меня, жажда печёт. Испить бы воды холодной вдоволь, как там, в мёртвом городище, когда я ловил мокрые от росы листья в яме и облизывал их…
— Бредит, должно быть, — вздохнул старейшина Воик.
Михайло приподнял голову сына, Виста с ложки напоила Янка отваром шиповника.
— Положите меня, отче. Устал я… — и Янко снова лёг на живот, повернувшись лицом к очагу. Воевода Радко склонился к изголовью, пытался поймать ускользающий взгляд его, спросил:
— Янко, что сказал тебе князь Владимир при встрече? Видел ты его? Вернулась ли старшая дружина в Киев?
Янко открыл затуманенные болью глаза: голубые и печальные, они напомнили воеводе осеннее небо, которое готовится к нещадным зимним холодам.
— Ты слышишь, Янко? Что сказал князь о помощи Белгороду?
— Я слышу тебя, воевода Радко… — и Янко разжал чёрные, потрескавшиеся от внутреннего жара губы. Он лежал, набираясь сил, а воевода и кузнец Михайло терпеливо ждали у ложа — вдруг Янко что скажет хоть шёпотом? Долго так ждали, а во дворе — воевода Радко слышал это через раскрытую дверь — стали собираться белгородцы, прознав о возвращении ночью гонца от князя Владимира. Всем хотелось узнать: что же принёс с собой Янко?
Янко заговорил, словно очнувшись от сна:
— Повелел князь Владимир держаться в Белгороде до последнего живого дружинника. Нет у князя дружины в Киеве, один он возвратился, с малой силой прибежал, прознав о находе печенегов. Ждать надо, когда возвратится дружина, как ждал я, когда в мёртвом городище ловил мокрые листья и жевал, жевал…
Янко тяжело выдохнул и умолк, вздрагивая телом и делая попытки поднести руки к лицу, чтобы согнать с глаз кошмарное видение. Видно было, как трудно приподнимается при вдохе и опускается при выдохе спина, перевязанная белым холстом с бурым пятном крови посредине.
— Вновь сознание покинуло… — всхлипнула Виста и потянулась к изголовию сына утереть пот.
В оконце уже заглядывала зарница. Уйдя в тёмный угол за очаг, тихо плакала там старшая дочь ратая Антипа Ждана.
Со двора в приоткрытую дверь влетел отчаянный крик. Воевода Радко узнал голос черниговского торгового мужа Глеба:
— На торг, люди! Созовём вече и порешим, как нам судьбой распорядиться. На торг!
И застонал, братья, Киев от горя,
А Чернигов от напастей.
Тоска разлилась по Русской земле;
Печаль обильная потекла посреди земли Русской.
Слово о полку Игореве
Нет, Вольга увидел не белгородский, всегда спокойный и говорливый торг. Он увидел развороченный лесной муравейник, в который запустил лапу медведь-лакомка. Мечутся по разрушенному жилищу чернобрюхие муравьи, спасают по возможности своё потомство, а на врага боем пойти — сил не хватает…