Улеб отвёл глаза к подножию мыса, где всё ещё выгружали добычу под руководством молодого, сравнительно опрятного, вооружённого до зубов воина, на долю которого приходилась большая часть приветствий. Многие цокали языками и восхваляли его:
— Мерзя! Шохра!
— Эй-и-и, Мерзя! Мерзя!
— Го-о-о-эе!
Три каюка были уже полностью разгружены. Печенеги вытащили их на хрустящую гальку, затем неторопливо, явно красуясь и важничая перед зрителями, направились к последнему, четвёртому, причаленному в отдалении. Шли за самыми ценными трофеями. В толпе пронёсся гул восхищения.
И вдруг, покрывая всё: и шум толпы, и галдёж чаек, и рокот прибоя, — раздался душераздирающий нечеловеческий крик. В нём была такая боль, что даже глумливая орда притихла от неожиданности. Обезумев, Улеб кричал и бился, силясь вырваться из рук навалившихся, с трудом удерживающих его степняков. Он увидел, как от челна в одной связке вели нескольких ребятишек и трёх девушек. Первой шла Улия.
…В стороне от стойбища, за извилистым оврагом, обозначенным густыми пыльными зарослями крапивы-яснотки, лежали, точно оброненные белые шапки, известняковые валуны. В нагромождении больших камней дожди и ветры образовали углубления, достаточно широкие и высокие, чтобы в них мог поместиться сидящий и тем более лежащий человек.
Узкий вход в одну из таких естественных темниц перекрыли массивной крышкой с крепкими внешними подпорками. Через щель, служившую одновременно отдушиной и отверстием, сквозь которое узнику просовывали пищу, внутрь этого каменного мешка проникал скудный свет.
Улебу не надели колодку, как это обычно проделывали на первых порах с порабощёнными, а заточили сюда за буйство.
Его не били. Напротив, старались уберечь от увечий. Пищу давали отборную и вдоволь. Воду тоже не забывали. Землю в пещере устлали толстыми, сплетёнными из травы подстилками. Подобная «забота» указывала на то, что пленника считали ценным и, видимо, берегли для продажи. Но кому?
Улеб припал к щели, пытаясь выяснить, возможен ли побег. Щель была довольно широкой, и, если прижаться к ней глазами, можно разглядеть происходящее снаружи.
Неподалёку, прислонившись спиной к валуну, лицом к пещере сидел, подогнув под себя ноги, рослый детина. Стражник был один, но, судя по ширине его плеч и вздувшимся буграм мускулов, стоил двоих, а то и троих.
Заходящее солнце уже не припекало, но тем не менее страж изнывал от жары, исходившей от нагревшихся за день камней. Эта туша поленилась перебраться в тень редких сосен, зелёным островком выделявшихся поодаль на фоне серых волн степи, или же просто не смела удалиться.