Райская жизнь длилась до 1929 года. Грянул мировой экономический кризис. Вианы разорились. Семейство перебралось в домик привратника, особняк пришлось сдать, прислугу — распустить. Поль Виан вынужден был подыскать себе работу. Он перепробовал многое: переводы, рекламу гомеопатических средств… Кое-как удавалось сводить концы с концами.
Меж тем дети подросли и стали посещать лицей. Видимо, матушке Пуш нелегко было решиться на этот шаг, потому что ее главной заботой было удерживать своих чад дома. Больше всего, конечно, досталось Борису из-за его слабого здоровья: в два года он переболел ангиной, осложнившейся ревматизмом, а перенесенный в пятнадцать лет тиф привел к аортальной недостаточности.
Учился он легко. Сначала ездил в лицей в Севре, затем в Версале и, наконец, в Париже. В пятнадцать лет сдал экзамены на степень бакалавра по латыни и греческому, в семнадцать — по философии и математике. Из живых языков учил английский и немецкий. Много читал.
В 1939-м Борис поступил в Эколь сантраль — Высшую центральную инженерную школу. Началась вторая мировая. Школа эвакуировалась в Ангулем, к юго-западу от Парижа, и Борис надолго покинул родительский дом. Матери он исправно писал, в письмах шутил и дурачился, стараясь унять ее тревогу.
К весне 1940-го ситуация ухудшилась. Захватив Фландрию, немцы шли на Париж; Бельгия капитулировала, французская армия была разбита. Эколь сантраль закрылась, не дотянув до конца учебного года. Вианы тоже вынуждены были бросить дом; предупредив Бориса, они погрузились в старый “паккард” и через Ангулем отправились в Капбретон, курортный городок на берегу Бискайского залива. Это было в начале июня. А 14 июня немцы вступили в Париж.
На берегу моря в это время царило безмятежное лето. Семейство Вианов сняло в Капбретоне виллу. Молодежь купалась и читала, упрямо радуясь жизни. Здесь Борис познакомился с братом и сестрой Леглизами — Клодом и Мишель. Девушке в то лето исполнилось двадцать, она была ровесницей Бориса — невысокая пухленькая блондинка, которую все находили прелестной.
Вместе с Леглизами в компании появился еще один человек — их троюродный брат Жак Лустало. Он вошел в жизнь Бориса как живая легенда и впоследствии стал одним из ключевых персонажей многих его произведений. Лустало получил прозвище Майор. Вот кто творил мифы одним своим существованием! “Блаженный Майор, недавно из Индии”, — представлялся он при знакомстве. Майору было всего пятнадцать, но ростом он ничуть не уступал Борису и выглядел вполне взрослым. Внук депутата и сын мэра, Жак Лустало был тем не менее полностью предоставлен себе. Отца он ненавидел за то, что тот бросил мать, и старался с ним не встречаться. Этот эрудированный, хваткий и эксцентричный юноша, великолепный танцор и пламенный любитель джаза, смотрел на мир единственным (левым) глазом, рассказывая душераздирающую историю о неудавшемся самоубийстве (в действительности Жак потерял глаз в десять лет при более прозаических обстоятельствах). Так что один глаз у Майора был стеклянным, и с ним он любил проделывать всякие фокусы: бросал в рюмку, глотал, терял, предъявлял в качестве пропуска… К реальному миру Майор был демонстративно равнодушен — не учился и не работал, жил в своих фантазиях, сочинял небылицы, разговаривал с вещами, молчаливо и безнадежно обожал свою кузину Мишель. Еще он любил гулять по крышам. С вечеринок он редко уходил через дверь — обычно прыгал в окно. Один такой уход станет для него последним — это случится в январе 1948-го. Майору будет двадцать три года. Никто так и не узнает, был то несчастный случай или самоубийство.