— Ага. Легок на помине. Ну так вам, старший лейтенант, и карты в руки.
— Э, доктор, смотря какие карты. Краплеными сам не играю и другому скулу сверну.
— Да-с, — неопределенно отозвался майор и повернулся к дому. — Вот лейтенант вам все расскажет, а мне надо санбат разворачивать. — Наклонившись, взял за руку, потянул, поднял Митьку:
— Идем, Митя, у нас еще много дел.
— Минуточку, майор, — властно остановил его старший лейтенант. — Тут, я вижу, кое-что осложнилось. Так что попрошу остаться.
— Я же сказал, лейтенант, вам…
— А я сказал: остаться.
— Хорошо, я только мальчишку отправлю и полностью в вашем распоряжении.
— Ладно. Но попрошу побыстрее. А что за мальчишка? Откуда? Чей?
— Да здешний. Сирота… — неохотно и глуховато процедил майор.
— А он не с этими? — подозрительно посмотрел особист, кивком головы указывая на мертвых.
— Ну, что вы! Конечно нет, — несколько поспешнее и громче, чем надо, ответил майор.
Старший лейтенант молча в упор с минуту смотрел на Митьку и, видимо, потеряв к нему интерес, повернулся к Власенко:
— Давай, солдат, докладывай.
Он подошел к колоде, на которой рубят дрова, смел планшеткой щепки, сел и неторопливо закурил.
Майор широко зашагал к дороге, волоча за руку Митьку. Подвел к пожилому усатому бойцу, передал ему свою записку, что-то долго объяснял, в чем Митька не разобрался, потом схватил Митьку, приподнял, как ребенка, сильно, до хруста ребер, прижал, деранул по лицу шершавой, щетинистой щекой, отпустил, положил руки на Митькины плечи, отодвинул его, рассматривая, сказал тихо, душевно:
— Иди, сынок. Старшина Савич доставит тебя до места. У тебя дорога. Длинная, трудная дорога до победы и дальше. А это все… что тут было… забудь. Это все… прах.
Митька заплакал. Майор повернул его к себе спиной, слегка подтолкнул, сердито и болезненно почти прокричал:
— Иди. Расти, Войны еще много.
И, круто повернувшись, весь как-то вдруг обвис, ссутулился, тяжело, неверно шагая, пошел к черному бревенчатому дому на лесной полянке в глубине ущелья.
Все это промелькнуло в памяти, в полубреду, и когда лейтенант открыл глаза, возле него старшины не было, а сидел Васин с перевязанной рукой.
— И, понимаете, товарищ лейтенант, вот же смотрю и не верится: как же так, вроде, в нашей форме, с нашим оружием и говорит-то по-нашему, а не наш?
Не получив ответа, смущенно ерзнул на табурете:
— Не наш, а по нашей земле ходит. И всех боится — и нас, и немцев, и военных, и цивильных. Позавчера ездового убили, консервы с повозки забрали. Вчера девчушку, двенадцати лет, застрелили. Поймали их сегодня. Спрашиваем: за что? А боялись, говорят, чтоб не разболтала про нас. Как же так жить можно?