— Ладно. Тихо, — сказал Жадченко. — Вроде ничего не слыхать. Надо осторожно посмотреть окрест и — вперед.
Я вызвался в разведку, сосед-матрос молча дернул меня за рукав шинели, и мы с разрешения командира вдвоем обошли и осмотрели прилегающие кусты, ущельица и седловинки. Обслушали все. Ничего подозрительного. Вернулись, доложили. Жадченко поднял группу, и мы двинулись дальше, молча, настороженные, приглядываясь, прислушиваясь и время от времени высылая разведку вперед и в стороны.
Где-то уже на подходе к Озерейке партизан, посланный в разведку, торопливо вернулся обратно, шепотом доложил, что буквально в десятке метров впереди — немецкий секрет с пулеметом и, похоже, человек пять переговариваются. Кузьмич предложил обходную тропу. Жадченко выдвинул его вперед, и мы тихо поползли за ним. Когда обошли и миновали пост береговой обороны немцев и обессиленные свалились чуть ли не друг на друга в тихий распадочек, Кузьмич хрипло захихикал:
— Ты что, дед? — недовольно и тяжело дыша спросил кто-то из разведчиков. — Может, из фляги глотнул для сугреву?
— Не-е, — продолжал хихикать дед. — Вот теперь сознаюсь. Это я вас пужнул там, над берегом. Шоб угомонились.
— Ах ты ж, чехонь копченая, — засвирепел матрос. — Да я, может, через тебя, пугало, уже к геройской смерти приготовился… Вот отдышусь, я тебя… пужну.
— Ну чо взбрыкнул? А кабы я не пристращал, так бы и галдели до самого фрицевского пулемета. Вот и была б тебе геройская смерть.
— Все равно, Кощей чертов, отдохну, ребра пересчитаю, — не унимался матрос.
— Давай! Дело привычное. Мне многие хотели ребра посчитать, да что-то все охотники своих не досчитались.
— Не хвастай, Кощей. А то не поленюсь…
— А не поленись, погреемся! — задорно вызвал Кузьмич.
Матрос завозился, но Жадченко строго окликнул задир, велел отдыхать.
…Перед рассветом мы вышли в район окружения десантников 83-й бригады. Гитлеровцы обстоятельно окольцевали отряд, время от времени перетрескивались автоматными очередями и по своей любви к трассирующим пулям хорошо обозначали линию охвата.
Василий Кузьмич, пыхтя и покрякивая, выволок откуда-то из темноты не то мешок, не то ящик и доложил командиру:
— Вот, стало, притащил. Вместе с ихним нужником.
— Что ты приволок, Кузьмич? — не понял Жадченко.
— Дак фрица ж. Ящик энтот — как бы вроде нужник, отхожее место, значит.
От ящика густо несло зловонием, слышались придушенные стоны и натужное пыхтение.
— А ну, выволакивай свой трофей, Кузьмич. Чтой-то он больно… духовит, — сдерживая смех, распорядился Жадченко. — Да как ты его запихнул в эту упаковку?