Уверенно и неторопко Кутушкин выбрал место у толстого комля сосны, в сторонке от спящих бойцов, стонавших и вскрикивавших раненых, расстелил плащ-палатку, а поверх — шинель, снял кирзовые сапоги, поставил их у изголовья, расправил на голенищах для просушки портянки, пристроил рядом СВТ и лишь после улегся. Костя Макарычев, будто загипнотизированный, все повторив за Кутушкиным, лег рядом.
Когда он проснулся, солнце высоко поднялось над лесом, жгуты его золотых лучей косо натянулись между стволами деревьев, редкая дымка стелилась над землей, укрытой плотным ковром листьев, хвои, валежником. В первый миг из-за непривычной лесной тишины, покойности ему подумалось: стой, да ведь нет никакой войны, нет той беды, нет того бесконечного с боями отступления!.. Это он с товарищами по работе, со свинцовиками, как бывало, отправился за кислицей, заночевал в Вороньей балке! И даже, быть может, оглядевшись, тотчас неподалеку увидит и ее, Катьшу… Сжалось, защемило сердце, и он, чтобы отринуть непрошено явившееся, рывком поднялся с разостланной, присыпанной хвоей шинели, сразу, в один миг осознав, где он, что произошло вчера, этой ночью, что происходило во все горькие, тягостные дни отхода.
Временный лагерь давно уже пришел в движенье: бойцы ходили, переговаривались, звякали пустые котелки, иные чистили оружие, развязав вещмешки, разбирали немудрящее солдатское хозяйство, отряхивали от хвои и земляных крошек шинели, мастерили сообща скатки, развешивали по сучьям гимнастерки, а то, оставшись по пояс голыми, сушили нательные рубахи. Костя отметил, что тогда, на рассвете, не ошибся: раненые бойцы составляли добрую половину — многие были в бинтах, доносились и стоны, — вероятно, где-то в глубине леса, скрытой дымно-молочной сизью, отдельно располагались тяжелораненые. Над всем в лесу как бы расплавилась, поглотив все, вязкая сосредоточенность, и Косте открылось, что все эти люди, еще вчера оказавшиеся в передряге, под бомбежкой, в схватке с десантом, быть может, чудом вырвались из лап смерти и теперь жили теми событиями, теми жесточайшими испытаниями и чувствами, какие выпали на их долю.
Кутушкин сидел по пояс голый, босой, в хлопчатобумажных шароварах, нижние завязки аккуратно обхватывали ноги у щиколотки. Его вывернутая наизнанку гимнастерка висела в изголовье, на сломанном суку, — солнце лучами как раз в точности, будто дробовой заряд, влепилось в нее, потную, заскорузлую. И Костя еще раз подивился хозяйственности и приспособленности Кутушкина. Вслед за тем, уже окончательно сминая в теле сонливость, увидел, что Кутушкин был поглощен непривычным занятием: пристально рассматривал швы исподней рубахи, проворно сводил ногти больших пальцев, слышалось внятное потрескивание… Он, выходит, «искался». Тотчас вскользь всплыло: в Свинцовогорске существовал обычай среди замужних женщин — высыплют они в погожий день на завалинку, в тенечек, посудачить, обменяться немудрящими новостями, распустят по-русалочьи волосы, «ищутся», сноровисто перебирают роговыми гребнями в корнях волос.