Гошка крикнул, глядя вслед дрожкам:
— А мы, может, и на свинцовый пойдем! Со школой — шабаш!
«Ну вот, — думал Андрей, — не только из-за Кости и Васьши, а теперь и из-за Гошки матери страдать». Припомнил, как мать пестовала Гошку, только и гадала-видела, чтобы их последыш «ученым стал». «Выходит, со всех сторон война бьет!» — вздохнул он и подумал, что давно не заглядывал к матери; тотчас представил ее полное, доброе, с рыхлыми морщинами лицо, взгляд — тревожно-скорбящий, будто она в покорной готовности чего-то ждала, бессловесно молила судьбу о пощаде.
«Олух ты! — ругнул он себя. — Проведать надо, и в самый скорый день».
Клеть для спуска в шахту пришлось ждать: по военному времени ее из-за одного человека не гоняли, набирали полный комплект — экономили электричество. Андрей не стал настаивать, а клетьевая — пожилая женщина, неповоротливая из-за коробившейся брезентовой робы, укутанная полушалком, поверх которого голову венчала ребристая каска, — верно, не знала, что перед ней парторг комбината. Он ее тоже не знал и спросил: «Что, будем ждать»?
— А то как же! — хмуро и непреклонно отрезала она, стоя за низкой переборкой клети.
Народ постепенно накапливался в тесном и зябком пространстве перед клетью. Утренняя смена горняков давно уже была в шахте, до дневной пересменки оставалось еще много времени, и сюда, к спуску, приходили рабочие подсобных служб да итээровцы, которым нужно было по разным причинам попасть на горизонты, в забойные штреки, в звенья служб на местах, под землей. Узнавали Андрея, здоровались, подступали с разговорами.
Лишь через час дали ток, и клетьевая, вдруг оказавшись подвижной, суетливой, зазвонила точно бы в трамвайный звонок, призывая к посадке в клеть.
…На горизонте, куда спустился, Андрей пошел по транспортному штреку, по осклизлым шпалам узкоколейки, в темноте, слабо подсвечивая впереди светлячком карбидной лампы, робой цепляясь то за рукав вентиляционной системы, то за железные штыри, вбитые в породу. Вода журчала в сливных желобах, лишь кое-где прикрытых досками. Не промчала ни одна сцепка вагонеток. Вслушиваясь в стойкую тишину штрека, он не улавливал даже отдаленного гула, который свидетельствовал бы, что где-то вблизи возят руду, и удивился: именно на седьмом горизонте идут главные выработки — и конечно же руду должны возить к скиповому подъему, должны ходить поезда, а вот ни одного состава…
Ему показалось, что шел он долго, пока не достиг развилки, — в светляке «карбидки» мелькнула стрелка — переводной рычаг. До пятого участка, где работала бригада Петра Кузьмича Косачева, было больше километра. И тут Андрею повезло: пройдя метров двести, уловил сначала под ногами дрожь шпал, еле различимый гул от рельсов, — понял: идет близко сцепка. А когда грохот заполнил весь штрек и сзади блеснул свет, Андрей замахал руками. Со скрежетом и лязгом состав остановился рядом. Невидимый из-за режущего глаза светового луча, идущего от фары, машинист узнал парторга: