Она искренне гордилась своими достижениями, но ее словарного запаса было, увы, недостаточно, чтобы выразить всю полноту обуревавших ее чувств. Я догадывалась, что она испытывает и предстартовое возбуждение, и страх проиграть или получить серьезную травму, и беспокойство — вдруг родители, уверенные, что она проводит выходные у одноклассницы, узнают, куда и зачем она отправилась на самом деле. Обо всем этом Ализе рассказывала скупыми рублеными фразами, используя самые примитивные грамматические конструкции и самые простые выражения.
— Ну хорошо, а что ты собираешься делать дальше? — задала я ей неожиданный вопрос.
— Хочу стать тренером… Может, открыть свою школу.
— А что, уже существуют школы скейтборда? — удивилась я.
— Надо говорить «школы скейтбординга», — снова поправила она меня.
Честно говоря, мне слабо верилось, что скейтбординг может стать популярным видом спорта, но Ализе объяснила мне, что я заблуждаюсь: в Бордо при одной средней школе уже открыли соответствующую спортивную секцию, первую во Франции. Потом будущая чемпионка испустила тяжкий вздох, видимо понимая, какую трудную задачу ей предстоит решать, и вдруг переключила внимание на меня, своего скромного водителя:
— А вы кем работаете?
— Я фотограф.
— Вы не похожи на фотографа. — С этими словами она недоверчиво отодвинулась от меня поближе к окну.
— Да ну? — изумилась я. — А как, по-твоему, должны выглядеть фотографы?
— Ну, не знаю… Но как-то не так.
— Ладно. Если надумаешь, скажешь. А я пока музыку включу.
Я нажала на кнопку авторадио. Должна признаться, что девица начала меня раздражать. Она не отдавала себе отчета в том, что благодаря мне, моей доброте и отзывчивости, избежала опасности и не попалась в лапы какому-нибудь психу или насильнику, а то и доброй самаритянке наподобие Мари, которая под видом заботы о молодежи занимается ее растлением. Разве я многого требовала — легкой болтовни и капельки уважения, вот и все. Она считала Ларри Кларка старым развратником. Со своей стороны я, способная проспрягать любой самый трудный глагол, до сих пор вела себя более чем приветливо и приложила массу усилий, вникая в ее рассуждения о скейтерах, но теперь просто вела машину и слушала джаз. И пусть юная Ализе морщится сколько угодно — казалось, у нее от звуков этой музыки кровоточили барабанные перепонки, — мне было на нее наплевать.
— А вы, это, знаменитость? А то я про вас никогда не слышала, — с подозрительностью в голосе спросила она.
Я сделала глубокий вдох. И очень спокойно объяснила, что большие художники при жизни часто остаются неизвестными, поэтому наша самая большая проблема заключается в том, чтобы понять: о нас не знают потому, что мы ничего собой не представляем, или потому, что нас не понимают.