. Затем вдохнул поглубже и начал свою речь.
— У нас тут, — объяснял он, — все устроено в стиле очаровательного-и-экстравагантного-поп-ап-стора-где-поклонники-таланта-его-создательницы-смогут-открыть-для-себя-эксклюзивные-модели-из-коллекции-Сладостей-и-Леденцов.
— Нет-нет-нет! — воскликнул Патрис, хватая за руку готового упорхнуть молодого человека. — Со мной этот номер не пройдет! Извините, но я ничего не понял. Здесь у вас чайный салон, так?
— Да, но… Но это не чайный салон в «классическом» понимании, — сказал молодой человек, изобразив пальцами кавычки.
Затем он пригласил нас за стол — я заметила, что его торс гладко выбрит и смазан кремом, — и сделал знак белокурой девушке в платье с кружевным розовым фартучком, словно сошедшей с картины Вермеера.
— Давайте продегустируем наши новинки. Здесь вы сможете насладиться новыми чувственными лакомствами в виде прелестных вещичек, созданных из разноцветных леденцов…
— О’кей, — сказал Патрис на грани паники. — А можно просто чашку кофе?
У него на лбу выступили бисеринки пота. Он взял бледно-розовую салфетку и утер лоб, но на залысине остался прилипший крохотный клочок розовой бумаги. Мне казалось, что все сидящие за столом отдают себе отчет в абсурдности происходящего, но каждый продолжает упорно цепляться за мысль, что он «на работе»: если люди готовы платить нам за то, что мы делаем, значит, мы еще не окончательно сошли с ума. Пока пиар-директор шептал что-то касающееся нас в свой мобильник, я завороженно смотрела на клочок розовой бумаги, живущий на лбу Патриса своей жизнью. Нас окружали многократно повторенные изображения «Мадемуазель» разного размера, запечатлевшие ее изумительное строение от горла до линии бедер. Соответствующие рисунки украшали стаканы, соответствующие фигурки были вылеплены из сахарного теста, даже свечи воспроизводили линии ее тела: куда ни бросишь взгляд, повсюду наткнешься на «Мадемуазель». В центре зала стояла белая гипсовая скульптура в натуральную величину. Части ее тела — спина, ягодицы, грудь — были соединены каким-то странным образом, напомнив мне популярную в семидесятые настольную игру «Бадабум»: на коробке был изображен усатый дядька, сооружающий из деревянных элементов разной формы и величины башню, которая должна вот-вот обрушиться, но почему-то не падает. Пропорции отдельных фрагментов скульптуры были нарушены, в результате чего вся фигура целиком по анатомическому строению приближалась к уродству, но в силу каких-то необъяснимых причин производила гипнотическое впечатление красоты. Она притягивала к себе взгляд не хуже какого-нибудь тотема — ты смотришь на нее и не можешь оторваться.