Я внимательно посмотрела на нее в видоискатель камеры. Несмотря на пластмассовые волосы, фальшивые ресницы и силиконовые ногти, она не производила впечатления дурочки, над которой хочется посмеяться. Наверное, было бы банальностью сказать, что от нее исходило ощущение крайней ранимости, но это именно так и было. В глубине ее глаз застыла печаль.
— А как зовут ваших собак? — спросила я, чтобы дать ей возможность расслабиться.
— Шпиц Энцо и ши-тцу Миюки. Я всегда беру их с собой.
— Да? Здорово. Если вы не против, давайте проверим звук.
Мужчина с седоватой щетиной время от времени отрывался от трех своих мобильников и, приподнимая морщинистое слоновье веко, бросал на нас рассеянный взгляд.
— Похоже, вы очень любите розовый… — сказала я, чтобы услышать ее ответ. Но ей послышалось «вы очень любите розы».
— Да, розовые розы. Вот такие. — И она показала стоящий на столе цветок. — Но даже когда я смотрю на розы, мне грустно. Потому что они увянут.
— О’кей! — воскликнула я. — У меня все отлично! Сейчас скажу журналисту, что мы готовы.
Я нашла Патриса на улице. Он стоял на тротуаре и спокойно курил энную по счету самокрутку. Он больше не нервничал, и пот у него на лбу высох.
— Я не стану ее интервьюировать, — решительно сказал мне Патрис. — Дело не в моих убеждениях. Не в какой-то там идеологии. Это вопрос компетенции.
К нам подошел пиар-директор. Он был бледен. Взяв мои руки в свои, он легонько встряхнул их и, заглядывая мне в лицо, проговорил:
— А не могли бы вы это сделать?
— Точно, — вмешался Патрис. — Мы тебе доверяем. Ты справишься. — И он положил мне на затылок свою ладонь.
Я с удивлением смотрела на двух совершенно не похожих друг на друга мужчин, одинаково спасовавших перед маленькой женщиной. Согласно кивнув, я отправилась брать интервью у Мадемуазель.
— Какой женский образ вы представляете? — спросила я.
— Не знаю, — ответила она. — Не мне об этом судить. Но я пытаюсь быть свободной женщиной.
— Трудно сказать, что ваша «женщина-пирожное» олицетворяет идею свободы.
— Не соглашусь. Нужно любить представление о женщине, чтобы ее защитить.
— В смысле? Я вас не понимаю…
— Некоторые люди — из тех, что пытаются защищать женщин, — мыслят стереотипами. Но мне не нравятся стереотипы. Что не мешает мне защищать женщин.
— Говоря им: «Одевайтесь в кукольные платьица»? Странная защита…
— А что, разве для того, чтобы тебя воспринимали всерьез, обязательно коротко стричь волосы и носить штаны? Так, что ли? Какая же это защита? Я понимаю женщин, которые не желают одеваться так, как одеваюсь я; я понимаю их и уважаю их мнение. Но мне очень жаль. Я слишком люблю женщин, слишком горжусь своей женственностью, чтобы отстаивать право выглядеть как мальчишка.