Венеция — это бывшая королева красоты, не сумевшая достойно состариться. Шел век за веком, и она делалась все уродливее и злее. Ей еще наносят визиты, но все ее посетители — или идиоты, или меланхолики. Венеция понимает, что ее будуар влечет одних дураков, и с удовольствием приглашает их поваляться на ее влажных простынях. Площадь Святого Марка, мост Риальто, мост Вздохов, Галерея Академии… Престарелая красотка, Венеция унизала себе пальцы кольцами, чтобы блеск драгоценных камней отвлекал внимание от ее дряблой, в коричневых пятнах, кожи. Даже гондолы, эти изумительные сооружения почти египетского изящества, наводили меня на мысль о гробах, в которых навечно упокоились надежда и красота.
Я решила, что не пойду на встречу с Жераром Рамбером. Зачем? Пора остановить ход вещей, из-за которого я попала в эту абсурдную ситуацию. Для чего мне идти на чужой прием? В пустой надежде найти женщину, которая, возможно, сообщит мне фамилию Джорджии? Да еще со своим бывшим мужем. Внезапно собственное существование представилось мне чередой бесконечных тоскливых дней. Я вспомнила, как развивались события, в результате которых я оказалась на венецианской площади с четвертушкой остывшей пиццы «Маргарита». Как в фильме «Ход вещей» наполненная водой пластиковая бутылка привела в движение металлический цилиндр, который скатился по деревянной доске и толкнул пакет с водой, мгновенно сдувшийся, как воздушный шар. Сидя на скамейке посреди Венеции, чуждая царящей вокруг каникулярной атмосфере, я представляла себя именно таким сдувшимся шариком. Все было бессмысленно. Надо возвращаться домой, прекращать всякую связь с Мишелем, заниматься сыном, навести в своей жизни порядок, найти настоящую работу. Я казалась себе нелепой карикатурой на самое себя. Я искала у себя в душе несуществующие сильные эмоции и пыталась шокировать Мишеля головокружительными авантюрами — это его-то, способного прийти в экстаз от фарфоровой тарелки! Я изображала из себя художника, не имея таланта. И пыталась выглядеть маргиналом — как все остальные. Жюли была права.
Я смотрела на шагающих мимо людей и ждала наступления вечера; скорей бы сон унес меня подальше от Венеции, подальше от этой тоски. Завтра утром самолет вернет меня на прямую дорогу. Мимо меня прошла пара туристов-итальянцев — он был маленький, с густой шапкой волос на голове, она, напротив, — крупная, белокурая, с квадратной челюстью и решительным подбородком; мне сразу вспомнилась Захия. Глупо было думать о ней, сидя на этой скамейке. Но с тех пор как я с ней познакомилась, я знала, что где-то в глубинах моей памяти хранится образ похожей на нее женщины. Я несколько дней бродила мыслями вокруг да около и даже ошибочно сравнила ее с героиней романа Золя «Нана», тогда как на самом деле «Мадемуазель» была похожа на женщину с фотографии Кристера Стрёмхольма. Творчество Кристера Стрёмхольма я открыла для себя благодаря Карлосу, своему другу-оператору; именно он показал мне работы шведского фотографа, умершего в 2002 году в возрасте восьмидесяти трех лет.