Вроде уехал вот чувак с района, как и Беккер, а всё тоже с районными крутился, уж и стучали на него, и сажали. Но торч дело такое, для некоторых пожизненное, в только построенном тогда на Чёрной Речке «Макдональдсе», в туалете, однажды нашли его тело, со шприцем в руке.
Один раз не пидарас,
Второй раз как в первый раз,
Третий раз как в прошлый раз.
Поскольку сам я когда-то очень хотел попробовать наркотики, меня всегда интересовало, зачем люди это делают? Особенно внутривенные. Ведь все знают, что это опасно, но как-то умудряются себя убедить в необходимости вколоть себе металлической иглой что-то неведомое внутрь, ожидая непонятно чего, а ещё частенько заведомо считают — то, что с ними случится, круто.
День сурка, после утренней пяточки плана на вчерашнее, совсем было сгноившийся к вечеру, решительным образом прервался звонком от Толика Мамедова. Толик был мил и вежлив, не в пример себе двухдневной давности, когда он хамил и был пизжен за это группой поддержки из старших товарищей. Толик хотел искупить вину и обещал подогнать знойного барыгу на стаканы и кило травы, и, мол, мне за беспокойство стакан хэша и вмазка ширева, которое у барыги тоже имеется. Я же за это, как добрый доктор, должен его грамотно ширнуть, первый раз в жизни.
Приехали на Светлановскую площадь, забились в парке Челюскинцев на скамейке. Толик считает котлету лавэ, колониальные радужные бумажки начала 90-х. Киргиза звали Файк, он пришёл в сером костюме тройке с брюками клёш, в огромных зеркальных очках — «советский Ray Ban», и с дешёвым советским дипломатом, прикид на сто из ста баллов! Толик познакомил, он сверкнул улыбкой Салмана Радуева и спросил Толика:
— Сколько нада?
— Пять стаканов травы и пять кубов готового «чёрного».
Файк не знал, чего и сколько нам надо, потому что, несмотря на нарочитый прикид наркобарыги из советского кино, невероятно шифровался, ибо жил тут в общаге рядом с парком и не имел телефона.
* * *
Дипломат лёг на колени, щёлкнули замочки, нас озарило волшебное сияние. С невероятной шизофренической тщательностью в дипике были разложены практически все известные тогда в России наркотики, баяны и фурики, отдельно трава. Ощущение зеркально усиливалось множественными отражениями чемодана в очках и частых золотых зубах киргиза. Отмерив из сложенного не по-нашему газетного пакета пять стаканов и пересчитав деньги, он вздохнул. Выдержав театральную паузу и как бы случайно вспомнив о ширеве, он заглянул Толику в глаза, не снимая своих непроницаемо зеркальных очков. Я заметил, получилось так, что это как бы сам Толик заглядывал себе в глаза двумя собственными отражениями в очках радуевоподобного Файка, и спросил: