— Знаешь их?
— Нет, Энди. К моему счастью, нет.
И два стакана домашнего белого, чтоб запить цыплят — валяй, жри дальше, прикончи целую бутылку, а потом отваливай отсюда и оставь нас всех в покое.
— Дерганые они все, иначе не скажешь, — начал Пендель.
Оснард сидел, подперев голову одной рукой, а другой записывал в блокнот.
— Вокруг Генерала их с полдюжины, ни на секунду не оставляют в покое. Так что остаться с ним наедине не удалось. Там был один полковник, высокий такой парень, так он все время отвлекал его. Просил что-то подписать, нашептывал ему на ухо.
— А что он подписывал, видел? — Оснард слегка наклонил голову, словно для того, чтоб унять боль.
— Нет, я ведь занимался примеркой, Энди.
— Ну а слышал, о чем они шептались?
— Нет. И не думаю, чтоб и ты много услышал, особенно если учесть, что стоишь на коленях, — он отпил глоток вина. — «Генерал, — сказал я ему, — если вам неудобно или же вы опасаетесь, что я могу услышать то, чего не должен слышать, прямо так и скажите. Это все, о чем я прошу. Я не обижусь. Могу прийти в другой раз, в более удобное для вас время». Но он и слушать не захотел. «Твое место здесь, Гарри, так что оставайся, — сказал он мне. — Ты единственный нормальный и устойчивый плот в этом бурном море». Ну, и что мне было делать? «Ладно, — сказал я, — раз так, остаюсь». И как раз в этот момент входит его жена, и слова становятся не нужны. Знаешь, Энди, бывают взгляды, которые стоят миллиона слов, и то был как раз один из этих взглядов. Многозначительный, так много говорящий взгляд, которым могут обменяться лишь очень близкие люди.
Оснард неторопливо записывал услышанное: «Генерал, командующий Южной группировкой войск США, обменялся многозначительным взглядом со своей супругой».
— Ты не представляешь, как всполошится Лондон! — язвительно добавил он. — Генерал делал нападки на госдепартамент или нет?
— Нет, Энди.
— Может, обзывал их кучкой хилых заумных педиков? А мальчиков из ЦРУ — компанией недоносков в галстуках и аккуратно застегнутых воротничках, явившихся на службу прямиком из Йеля?
Пендель порылся в памяти с самым глубокомысленным видом.
— Ну, если и да, то самую малость, Энди. Намекал. Короче, это носилось в воздухе, я бы так выразился.
Оснард застрочил с несколько большим энтузиазмом.
— Жаловался, что Америка теряет власть, рассуждал о том, кому в будущем должен принадлежать канал?
— Ну, определенный напряг чувствовался. Говорил о студентах, и без особого, я бы сказал, уважения.
— Только его словами, не возражаешь, старина? Передавай в точности, что он сказал, а уж я приукрашу.