— Ну а насчет Рафи Доминго? — спросил Оснард с запоздалой раздражительностью, свойственной людям, которые предлагают кому-либо деньги и вдруг обнаруживают, что их предложение принято. — Я думал, что Доминго как-то с ним связан.
— Уже нет, Энди.
— Нет? Это еще почему, черт возьми?
И тут на помощь Пенделю подоспела спасительная правда.
— Просто несколько дней тому назад сеньор Доминго перестал быть желанным гостем, если так можно выразиться, за столом Мики. То, что было очевидно всем, стало очевидным и для Мики.
— Хочешь тем самым сказать, он застукал свою старушку с Рафи?
— Именно так, Энди.
Оснард пытался переварить услышанное.
— Эти педерасты меня утомляют, — жалобно выдавил он наконец. — Куда ни плюнь, сплошные заговоры, предательства, за каждым углом подстерегают путчи, молчаливые оппозиции, студенты, марширующие по улицам. Против чего они протестуют, черт бы их всех побрал? Чему и кому противостоят? Зачем? Почему этим придуркам вечно сопутствует какая-то грязь?
— Именно так я ему и сказал, Энди. «Мики, — сказал я ему, — мой друг вовсе не собирается вкладывать деньги в непонятно что. Во всяком случае, до тех пор, пока все эти дела будут известны лишь тебе, а не нашему другу, — сказал я. — И до тех пор деньги останутся у него в бумажнике». Так и сказал, Энди, прямо и четко. С Мики можно только так. Потому что он упрям и тверд как сталь. «Ты предоставляешь свой замысел, Мики, — сказал я ему, — мы предоставляем филантропию». Именно такими словами, — добавил Пендель, а Оснард между тем, пыхтя и потея, строчил в блокноте.
— И как он это воспринял?
— Он тут же скурвился, Энди.
— Что сие означает?
— Весь прямо почернел и смолк. Пришлось выдавливать из него слова, прямо как на допросе. «Гарри, мальчик, — сказал он мне, — мы с тобой люди чести, ты и я, а потому скажу тебе прямо и без обиняков. — Весь так завелся, просто ужас какой-то! — Так вот, — говорит он дальше, — если спросишь меня когда, ответ мой будет никогда. Никогда и ни за что!» — в голосе Пенделя звучала самая неподдельная страсть. Было просто видно, с каким пылом он убеждал Абраксаса. — «Потому что ни за что и ни при каких обстоятельствах не стану разглашать ни единой детали, поступившей из самых секретных источников, пока не проверю все до мельчайших подробностей и не приведу в соответствие, — Пендель понизил голос, теперь в нем слышалось мрачное обещание. — И лишь после этого могу снабдить твоего друга сведениями о структуре моего движения, плюс декларацией о его целях и намерениях, плюс манифестом, который является для нас самой высокой ставкой в этой игре под названием „жизнь“, плюс всеми сопутствующими фактами и цифрами о тайных махинациях правительства. Кои, на мой взгляд, являются совершенно дьявольскими по своему замыслу. Но все это лишь после получения железных гарантий».