— Игорь Петрович, простите меня, пожалуйста…
Я понимал, что веду себя дурацки, и все же ответил надуто:
— Ну, ты же знал, на что идешь, когда хотел удрать. Чего теперь извиняться?
— А вы… очень обиделись?
— А ты как думаешь? Радоваться мне, что ли?
Кажется, Сашка чуть-чуть ощетинился.
— А тогда… зачем согласились, чтобы я опять с вами?
«А ты почему захотел, чтобы опять вместе?» — чуть не спросил я. Но вместо этого получилось:
— А затем, что показалось… что возвращаться с «пилигримами» тебе совсем уж тошно. И еще…
Он стыдливо стрельнул глазами.
— Что?
— Я не привык бросать тех, кто со мной в Дороге…
Эх, зачем я его так? Будто наотмашь… Идиот старый!
Сашка сжался. Потом спросил глухо:
— Что же мне теперь? Головой о стенку стукаться?
Чтобы как-то все смягчить, я проворчал добродушно:
— Если голова дурная, расплачиваются другим местом…
Сашка не смягчился. Спросил пренебрежительно:
— А для вас было бы удовольствием отлупить меня, да?
«Дурень, — чуть не сказал я. — Даже своих детей я сроду пальцем не трогал…» — Но опять меня защекотал этакий педагогический зуд.
— Дело не в удовольствии, просто для назидания следовало бы тебе всыпать горячих… Кстати, имею право! Ты сам ко мне в племянники записался. Так что я мог бы взгреть тебя, как родственник.
Сашка опять сильно щелкнул резинкой очков. И сообщил:
— Один пробовал. В прошлом году… Месяц с прокушенным пальцем в больницу ходил.
— И кто же этот неудачливый воспитатель?
— П-папочка, — с непередаваемой интонацией сказал Сашка.
Тут мне совсем стало тошно. И чтобы это скрыть, я постарался проговорить со сдержанным упреком:
— Весьма сочувствую твоим семейным неприятностям… Но, в конце концов, не я в них виноват. И не я толкал тебя на… сегодняшнее приключение. Так что зря ты на меня дуешься.
— Это вы… дуетесь.
— Но у меня-то есть основания!
— А у меня… А мне теперь что? — И вдруг он предложил, хихикнув: — Ну, давайте в угол стану. Коленями на горох.
— Где ты горох-то возьмешь?
— Ну… тогда просто так. Меня маленького мама носом в угол ставила…
— Видимо, недостаточно…
— Ага, — отозвался он с намеком на прежнюю дурашливость. — Хотите, стану? — И спустил ноги с кровати. Это была уже наполовину игра.
— По-моему, ты сам хочешь. Наверно, для очищения души от греховной тяжести.
— Встаю, — решительно вздохнул Сашка. И шагнул в угол между окном и креслом. Встал ко мне спиной. В нарочито покаянной позе: пятки раздвинул, колени свел, голова ниже плеч. И начал легонько поддавать ногой очки, которые держал за резинку в сложенных за спиной руках.
Я закрыл «сидор». Сказал Сашкиной спине: