— Слушай, а ты ничего не путаешь? Может, неправильно прочитал?
— Не путаю. Сами увидите… Они, наверно, думают, что я выхвалиться хочу. А я просто хочу, чтобы правильно… Обидно же за Корнилова.
— Нелегко тебе, — вздохнул я и подумал опять: "Чем же ему помочь?" А Сандалик глянул на меня сбоку и спросил совсем про другое:
— А тот рассказ уже напечатали?
— Какой?
— Вы же сказали, что рассказ сочинили, тоже про эти бухты.
— А! Нет, я его так и не закончил… Я хотел о фрегате «Везул» написать. Он погиб в начале прошлого века, еще задолго до Обороны. Во время шторма. Выбросило его на берег в Казачьей бухте, вот я и разбирался, где Казачья, а где Стрелецкая…
— А почему не написали?
— Трудно сказать… Наверно, потому, что не люблю печальных концов. Там люди погибли. Среди них один мальчик, юнга…
Сандалик посмотрел на меня внимательно и сказал:
— Жалко.
— Да… В общем, не получилось у меня.
— А вы про этот фрегат где узнали? Тоже из какой-то старинной книжки?
— Тоже… Есть такая, с описанием всех крушений в русском флоте. От петровских времен до Крымской войны.
— Всех-всех?
— Да. Много там всяких историй…
Сандалик придвинулся ко мне и сел поудобнее, словно решил, что эти истории я стану ему пересказывать. Потом произнес полувопросительно:
— Интересно, наверно…
— Конечно. Хотя и грустного много.
Сандалик понимающе кивнул, затолкал карту в ранец, но не встал. Ему явно не хотелось домой. Он подтянул на скамейку ногу, уперся в колено подбородком, посидел так, глядя куда-то вдаль. Потом сказал:
— В позапрошлом году у волнолома буксир штормом разбило, тоже люди погибли. Слышали?
— Да, я знаю…
— Так обидно, — тихо проговорил Сандалик. — Совсем недалеко от берега.
— Крушения чаще всего и бывают у берега.
Сандалик задумчиво покивал, каждый раз тыкаясь подбородком в колено. И признался:
— Я тоже не люблю книжки с плохими концами.
— Наверно, никто не любит, — сказал я.
— Наверно… А все-таки интересно, — вздохнул он.
— Что? — не понял я.
— Ну, та книга. Про крушения кораблей.
Мне показалось, я уловил его тайное желание. А может быть, мне не хотелось вот так просто встать и распрощаться с Сандаликом. Я в самом деле не люблю печальных концов, а этот конец был бы вполне печальный. Останется мальчишка со своими обидами. Ничем я его не утешил, ничем не помог, никакой даже маленькой радости ему не сделал. Стоило тогда останавливаться и садиться рядом?
Я сказал, почти не размышляя:
— Хочешь, я дам тебе эту книгу? Только на денек, послезавтра я уезжаю.
Он глянул удивленно. Глянул недоверчиво. Глянул обрадованно.
— А… как? А… она где?