— Я к ней на минутку зашел, — объяснил Сандалик, — она говорит: "Посиди с Тарасиком, я на пять минут в магазин сбегаю". Я говорю: "Я опоздаю". А она: "Я мигом, честное слово…" Еще слово дает! Ушла в магазин, а там очередь. А Тараса ведь не бросишь, ему год всего…
— А что это за личность — Тарас?
— Люсин сын…
— Значит, ты дядюшка!
— Да… — Сандалик заулыбался… И снова стал серьезным: — Вот книга. Спасибо.
Сандалик протянул книгу двумя руками. Очевидно, ее возвращение было для него важным событием. Он к нему подготовился специально: потрепанную обложку обернул чистой газетой "Слава Севастополя" и сам выглядел понаряднее — рубашка поглажена, вместо растоптанных сандалет — новые кроссовки. Только вся эта нарядность скособочена и встрепана от спешки.
— Много успел прочитать?
— Почти всю. Только приложение не успел. Да там уже не так интересно… — Сандалик помолчал и сказал потише: — Жалко того юнгу на "Везуле"…
— Да… — сказал я. И почему-то опять кольнула тревога за Сандалика.
А он отцепил от рубашки серебристый значок и протянул на ладони.
— Возьмите…
Это был значок из серии "Бастионы Севастополя" — "Четвертый бастион". Я взял, мельком пожалев, что не Шестой.
— А у меня и подарить тебе нечего.
— Да ну, дарить еще мне… — смутился он.
— Я тебе свою книжку пришлю. Скажи адрес. — Я вытащил блокнот и ручку.
— Давайте, я сам напишу.
Он принялся писать в блокноте и от усердия водил кончиком языка по пухлым губам. Я слегка нервничал: объявили, что до отхода поезда две минуты. Но сказал спокойно:
— А ты мне письмо пришли, ладно?
— Ладно. Только адрес тоже дайте…
У меня в кармане лежала визитная карточка, но я не решился дать ее Сандалику. Показалось, что она — глянцевая, солидная, «взрослая» такая — отгородит меня от мальчишки. И я торопливо начеркал адрес на листке.
— Не потеряй.
— Нет, что вы… — Он зажал бумажку в кулаке. И вдруг сказал: — А Казачья бухта в самом деле та, за Камышовой. Туда «Везул» и выбросило.
— Да. Зато насчет памятника ты прав.
Сандалик кивнул и потупился. Сказал шепотом:
— Только я не знаю, что делать.
— И я не знаю… В бронзе отлито, не исправишь так просто.
Сандалик свел выгоревшие брови и хотел что-то ответить, но радио громко заиграло "Прощание славянки". Под этот марш поезда уходят из Севастополя…
Мимо вагона проплывали белые дома на берегах бухт, корабли, маяки, портовые краны. Уходил назад Севастополь, и ничем нельзя было заглушить печаль расставания с этим городом.
Я смотрел на берега, на суда, на вечернюю воду, но до сих пор словно видел в то же время перрон и Сандалика. И думал, что вот прибавился еще один к сотням моих знакомых ребят — тем, кто подсказал мне многие повести и рассказы.