— Пошли, товарищи! — скомандовал Черняков своим офицерам и с веселым торжествующим видом зашагал по дороге на новый командный пункт. Настроение его не мог испортить даже только что состоявшийся по рации разговор с Дыбачевским. Тот вызвал его к рации во время короткого привала. Заслушав обстановку, генерал поинтересовался, много ли взято полком пленных.
— Десятка два, — ответил Черняков.
— Плохо воюете! Коротухин сумел до сотни взять в одном только Кожемякино, а вы?
— А он вам не доложил, кому этим обязан? Кто их загнал туда? — воскликнул задетый за живое Черняков. — Мои батальоны!
— Ладно, учту! — миролюбиво ответил Дыбачевский. — Преследуй немца, выходи на одну линию с Безугловым. Понял?
На какой-то момент в голове Чернякова появилась неприязненная мысль о своем соседе справа: «Ну, надо тебе пленных, возьми! Но имей же совесть сказать, при каких обстоятельствах они тобой взяты. Зачем умалять заслуги другого полка?..»
Но издали донеслось тяжелое громыхание вражеской артиллерии, и он подумал, что, может быть, за три — пять километров отсюда их ждут такие испытания, за которыми спор о пленных покажется никчемной суетой, и надо уметь отбрасывать личное честолюбие. Иначе — засосет, как болотная топь...
Черняков прислушался: бой шел за Королево. Его полк здорово отстал от дивизии Безуглова.
С утра, едва проснувшись, Березин ознакомился с обстановкой. Безуглов взял Королево. Надо было подумать о том, чтобы командир дивизии не оказался в одиночестве: противник мог днем навалиться на него всеми силами. Впрочем, уже разворачивались гвардейские части, и Безуглов мог не тревожиться. Главной его задачей сейчас было — закрепиться в Королево, чтобы никакая неожиданность не могла застать врасплох.
Отдав соответствующие распоряжения, Березин вышел на крыльцо. Ординарец уже держал в поводу лошадей и бурку генерала.
Жеребец тихо заржал и настороженно потянулся к хозяину, чуткий, собранный, готовый тут же отпрянуть с быстротой спущенной пружины. Березин согнал с лица следы раздумья, от глаз к вискам побежали ласковые морщинки. Он коснулся холки лошади:
— Барон, баловник мой...
Как пронизанный током, жеребец затрепетал, заиграл мускулами, закружился на месте. Березин нащупал ногой стремя и, выбрав момент, кинул в седло грузное, но еще полное силы тело. Он пригнулся, весь устремился вперед, как птица. Крыльями распахнулись полы бурки, когда жеребец, горячась и всхрапывая, понес его деревенской улицей к темнеющему вдали лесу.
В движении — стремительном и энергичном — Березин обретал нужный для работы покой души, сбрасывал путы тревоги и сомнений.