Да… Я, наверное, очень широко разинул рот. Нет, что-то такое мне почудилось, но это было настолько нереально, а оказалось…
– Ну, здравствуй, Никита.
– Здравствуйте, Илья Михайлович…
Во мне просыпается какая-то потаенная, неизвестная ранее злость. Странно, что я испытываю это чувство при встрече с человеком, в прошлом бывшим мне наставником и соратником. Однако нашу встречу я представлял иначе. И уж точно не ожидал увидеть его в этой ненавистной мне форме серого цвета.
– Ну что стоишь, присаживайся.
– Слушаюсь, герр гауптман!
Лицо старого дроздовца скривилось, как от лимона.
– Да брось ты! Неужели думаешь, что я нашел тебя (и поверь, это было сделать непросто) только ради того, чтобы позлорадствовать над твоим положением? Глупости. Мы оба с тобой те, кем были и кем являемся – сынами России. И здесь и сейчас ты не французский военный, а я не офицер Рейха… Но вот кем ты выйдешь отсюда, зависит только от тебя.
Тут Илья Михайлович заговорщицки мне подмигнул. Я, честно говоря, несколько опешил.
– И о чем идет речь, Илья Михайлович?
– Так-то лучше. Речь идет о главном деле в твоей жизни, да и в моей тоже. Ну, неужели не догадываешься?
Во рту внезапно пересохло.
– Я вас не понимаю. Точнее, понимаю, что речь идет о России, но не понимаю, что вы имеете в виду.
– Молодой человек! – Тут капитан (раз уж мы забудем о настоящем) поднял руку вверх. – Все вы прекрасно понимаете. Скоро начнется война. Война между Третьим рейхом и большевиками. Да-да, именно так. Не с Россией, а только с большевиками. И наше участие в этой войне в рядах вермахта позволит в дальнейшем претендовать на достойное положение в освобожденной России. Мы будем теми, кто станет ее возрождать, кто будет заново ее отстраивать!
– Вы заговорили лозунгами, Илья Михайлович. Но это не столь и важно, мой ответ нет.
Внутри меня что-то оборвалось, когда я отказал бывшему соратнику. Но врать ему я не мог, а согласиться с ним…
Гуптман встал. Сердито посмотрев на меня, он вновь отвернулся к карте. Я же не выходил, понимая, что разговор еще не окончен, да и выходить, несмотря ни на что, не хотелось.
– Никита, ты забыл про своего отца? Или, быть может, про Аркадия Юрьевича? Или Александра Ивановича? Ты забыл, во имя чего они погибли? Забыл, во имя чего сражались, во имя ЧЕГО сражался ты?
Голос собеседника звучит глухо и надтреснуто. Я знаю, что сейчас он не играет и говорит искренне. Я помню, что борьба с «красными» – дело всей его жизни, ради которого ветеран дроздовского полка отправился в Испанию со товарищи, прихватив заодно и меня. И тогда я свято верил в их правду. Но уж слишком много утекло воды, слишком многое произошло… Теперь у меня была своя правда.