Мы перешли в зал ресторана и заказали еду. Снова я невольно обратил внимание, с какой тщательностью эти двое изучали меню, детально и вдумчиво обсуждали с официантом выбор вина. Вечер напоминал мне ужин с парой помолвленных между собой молодых людей. Разговор зашел об Уилсоне, и я повторил специально для Шейлы историю, рассказанную ранее Питеру. Она искренне рассмеялась.
— Какой недотепа! — сказала она. — Хотя лично мне он всегда нравился. А тебе, дорогой? — обратилась она к Питеру.
Питер ее поддержал.
— Эд казался вполне благоразумным молодым человеком. К тому же он вернул деньги, и, стало быть, никто не понес никакого ущерба. Так вы говорите, Биф нуждается в нем как в свидетеле?
Мне пришлось указать им на некоторые показания, которые были нами получены пока от одного только Уилсона.
— И для Бифа это действительно настолько важно? — спросил Питер.
— Он никогда не делится со мной своими выводами почти до самого конца расследования.
— Но вы считаете, что он продвигается вперед в расследовании?
— Я, знаете ли, уже постепенно привык к тому, — ответил я, — что Биф в результате непременно добивается успеха. Чем дольше наблюдаешь за этим человеком, тем сильнее убеждаешься: его внешняя простота — это зачастую всего лишь буффонада. Порой мне кажется, он напускает на себя вид простачка нарочно. Ведь некоторые комики на самом деле очень умны и проницательны, как шуты у Шекспира.
— Интересная точка зрения, — заметил Питер и полностью сосредоточился на еде.
Но по мере того как продолжалась наша трапеза, откровенное равнодушие этих людей стало всерьез тревожить меня. Странно, ведь даже я чувствовал в душе некоторое бремя ответственности за исход дела. Если Стюарт был невиновен, создавалось впечатление, что уже ничто в мире не способно выручить его из беды, кроме талантливого сыщика Бифа. А я до сих пор не мог судить о величине его дарования. Приходилось признавать: я по-прежнему понятия не имел, в какой степени его успехи были результатом обыкновенного везения или благодаря истинному, природному дару детектива. Понимая, что от этого зависит жизнь или смерть невиновного человека, я почувствовал глубокое смятение. Вероятно, почувствовав мое настроение, Питер при расставании со мной тем вечером вскользь бросил реплику, всю необычность которой я смог оценить лишь много позже. Он с хладнокровным добродушием похлопал меня по плечу и сказал:
— Послушайте, Таунсенд. На вашем месте я не стал бы так волноваться понапрасну. Лично я отчего-то твердо уверен, что все закончится хорошо. А главное — Уэйкфилд полностью согласен со мной.