Увидел, как навстречу, вылетев из подворотни, несется собака. Громадная, с косматым загривком, блестящими в оскале зубами, из которых свисает на бок язык. Из пасти собаки шел пар, хотя было по-летнему тепло и душно. Собака, хрипя, промчалась мимо, скосив на Веронова дикие, с красными белками, глаза. Кинулась в подворотню, а оттуда в переулок выбежала девочка и с тонким воплем стала убегать. За ней прыжками гналась собака. Догнала, ударила тяжким туловищем сбила и с хрипом стала рвать, рыться клыками в хрупкой мякоти, из которой раздался жалобный вскрик. Свирепо хрипела собака, грызла беззащитное тело.
У Веронова страшно сверкнуло в глазах, и он рухнул на тротуар, под фонарь, который тут же погас.
Он долго лежал в больнице, долго укрывался в лесной клинике под наблюдением врача. Исцелился, но знал, что стал другим. Все то же лицо и тело, тот же звук голоса, то же отражение в зеркале. Но он был другой. Из зеркала смотрело на него лицо кого-то другого, переступившего из одной жизни в другую, из одного мира в другой. Неведомая мгла поселилась в него и дремала, ожидая часа для пробуждения.
Позвонил Янгес:
– Дорогой Аркадий Петрович, хочу повидаться. Да вот беда, на несколько дней мне придется застрять в Европе. Банковские дела. Банк, как корова, требует ухода. А то перестанет давать молоко. Но как вернусь, обязательно встретимся.
– Буду рад, – сухо ответил Веронов.
– Но я, собственно, вот почему вам звоню. Вы же знаете, что наш самолет, который вез в Сирию певцов и чудесную женщину-врача, разбился. Ужасная катастрофа. Она потрясла все общество. Стольких людей сделала несчастными.
– Это беда, – сказал Веронов.
– Еще какая! Но среди тех, кто потерял все, среди овдовевших женщин, осиротевших детей, неутешных матерей и отцов есть несчастные, о которых никто не подумал.
– Это кто?
– Бомжи, за которыми ухаживала врач-милостивица. Она лечила их, кормила, пристраивала куда могла. Эти бомжи осиротели, стали неприкаянными. Мне передали, что они приходят туда, где она их собирала, не находят ее и плачут. Им надо помочь.
– Причем здесь я?
– В некотором роде, конечно, совершенно условно, вы погубили самолет. Этого никто не докажет, но мы-то с вами знаем. И теперь мы должны хоть как-то искупить вину.
– Что вы хотите?
– Я распорядился, чтобы бомжей собрали на их обычном месте, на площади Трех Вокзалов. Туда привезут хорошую еду, горячую кашу с мясом. Я договорился с военными, они пришлют полевую кухню. Горячий кофе, печенье. Будет пресса, телевидение. Устроим им праздник.
– Мое участие необходимо?