Но Марианна согласилась только на стакан вина, оставив своему новому другу закончить бутылку. Впрочем, он был не одинок в части утоления жажды. Повсюду вокруг нее опешившая молодая женщина видела только людей, осушавших бутылки, некоторые даже на бегу.
Бейлю пришлось прервать свое занятие, чтобы обрушить град ругательств на головы едва держащихся на ногах нескольких лакеев, которые стали карабкаться на коляску. Кнут был пущен в ход с тем большей яростью, что эти лакеи находились на службе аудитора.
Внезапно показался кортеж императора, пронесшийся как молния. На мгновение его черная шляпа возникла из дыма и проплыла в полутьме, прежде чем исчезнуть среди волн белых перьев в улице, где горевшие дома уже начали рушиться.
- Наша очередь! - объявил Бейль. - Поехали!
Но поскольку его кучер тоже не тратил время даром и не отрывал ото рта бутылку, он схватил поводья и, ругаясь как арестант, направил коляску на Тверскую улицу. Ветер снова повернул и дул теперь с юго-запада, но с той же дикой яростью. Вскоре беженцы, оглушенные ураганом, ослепленные пеплом, прилипавшим к коже и одежде, только с большим трудом продвигались вперед. Растущая с каждой минутой жара подгоняла лошадей, и стоило большого труда удерживать их. С грохотом обрушивались дома, от других остались только дымящиеся обломки.
Когда проезжали мимо большого недостроенного дома, Марианна испустила крик ужаса. Около десятка людей в рубахах и с босыми ногами были повешены в оконных проемах этого дома, и ветер трепал на их изрешеченных пулями телах таблички: "Поджигатель Москвы".
- Это ужасно! - простонала она, готовая разрыдаться. - Ужасно! Неужели мы все обезумели?
- Может быть, - прошептал Бейль. - Кто более безумен: тот, кто в поисках смерти пришел сюда, или тот, кто, желая сгладить впечатление от поражения, окунается в ванну с кровью? В любом случае все мы причастны к этому. Вслушайтесь! Оглянитесь вокруг! Это же карнавал безумцев!
И действительно, словно безумие охватило эту вереницу груженных добычей карет, на каждом шагу образовывавшую пробки. Слышались вопли ездовых, которые, пытаясь спастись от беспощадного жара, могли только изощряться в ругани. Повсюду вооруженные солдаты выбивали двери еще уцелевших домов, грабя все ценное, и затем шли, пошатываясь под тяжестью добычи. Одни были задрапированы в тисненные золотом ткани, другие, несмотря на адскую жару, тащили на себе лисьи и соболиные шубы. Некоторые носили даже женские одеяния, закутывались в драгоценные кашемировые шали, которые они обматывали вокруг себя, словно пояса.