Старик не вслушивался. Просто ждал, когда они успокоятся. А когда все в конце концов замолчали и повисла тишина, он тихо предложил:
– Давайте завтра сходим и посмотрим. Никто из нас не знает ответа на вопрос Розы, и, обсуждая эту тему, мы только сами себя пугаем. Нужно выйти со двора и прогуляться по поселку.
Роза сразу поддержала деда, сестра тоже, хотя было видно, что это далось ей нелегко. Наверное, жизненный опыт подсказывал, что о некоторых вещах лучше не знать наверняка. Вслед за ней согласилась и Регина. Вид у нее при этом был такой несчастный и потерянный, что Роберту Ринатовичу захотелось подойти к дочери, обнять, погладить по голове, как маленькую. Сказать, что все будет хорошо, спросить, что случилось, чего она так боится… Но он, разумеется, остался на месте. Дочь давно не нуждалась ни в нем самом, ни в его утешении.
Когда Регина, около года назад или чуть больше, объявила, что теперь ее нужно называть Румией, они все сидели в гостиной Риммы, в ее городской квартире. Был какой-то семейный праздник – одно из их безликих сборищ, на которые семья собиралась без желания, отдавая дань традиции.
Дочь очень волновалась – он сразу понял это по ее виду, по тому, как она комкала в руках салфетку и покусывала губы. Роберт Ринатович понятия не имел, что она собирается сказать, когда Регина попросила минуточку внимания. Это прозвучало немного нелепо, как будто они все были на партсобрании, но тем не менее Римма, сам Роберт Ринатович и Роза повернулись к Регине и замолчали, выжидательно глядя ей в лицо.
– Хотела вам сказать, что я… – Она запнулась, немного покраснела, но все же договорила, вполне твердо и решительно: – Я приняла ислам.
– Что? – ошарашенно переспросила Роза, глядя на мать как на незнакомого ей доселе человека.
Регина не успела ответить, как Римма бросила с жесткой усмешкой:
– Надо же, удивила! Ты у нас вечно что-то принимаешь. То успокоительное, то желудочное, теперь вот ислам.
Регина вспыхнула, как-то странно дернулась, словно ее ударили, и посмотрела на отца. Как будто искала поддержки. А он сделал то, чего не мог себе потом простить, о чем старался не думать. То, что вбило последний гвоздь в крышку гроба, где покоились остатки их отношений. Он усмехнулся вслед за Риммой и качнул головой: так, мол, и есть, все верно, милая сестрица.
Дочь закаменела, потемнела лицом, выпрямилась на стуле. Роберт Ринатович сразу понял, как сильно она задета, насколько оскорблена, и дорого дал бы, чтобы изменить все, отреагировать по-другому. Ведь на самом деле ему было интересно узнать, что подтолкнуло Регину к такому необычному решению, что стоит за всем этим, она ведь никогда не проявляла интереса к религии. Но было уже поздно.