Отвлекся, из под полы тулупа достал малую баклажку. Закоченевшей рукой поднес к губам, зубами извлек пробку из горловины. Приложился, большими глотками испил прохладную жидкость, чувствуя как зубы сводит во рту. Эх, хорош! Стоялый мед не сразу, а постепенно согрел душу, заставил в язык дать слабину. Народ десятка кутаясь, завистливо поглядывал на атамана, сверкая глазами в ночной темени, унюхали запах спиртного. Скосил глаза на Вторушу. Молод по понятиям Прозора, но хитрец. В десятники метит. Просил батьку, то есть его самого, поучить жизни. Ну-ну! Поучу, отчего и не поучить. Им время до утра коротать придется.
– Понимаешь, Вторуша, я ведь как и ты, не рожден в боярской семье. Самому до всего доходить приходилось, от других многое брать. В детстве я молил бога чтоб он дал мне коня. Часто молился и часто просил. Все думал, ну почему он не обращает внимания, ведь я такой хороший, у меня нет грехов за душой. Потом понял, что бог работает по-другому. Я украл у богача из конюшни самого красивого, самого сильного коня и стал молиться о прощении. С тех пор много воды утекло, но ничего не меняется. Понял ли ты подсказку?
– Понял! – Внезапно глаза бойца приобрели опешивший вид, даже в темноте было видно как расширились в размере, можно сказать, выползли на лоб. – Смотри, батька!
– Ты что, Вторуша?
Его боец указал пальцем на темнеющую вдали стену.
– Спускается!
– Где?
К ним присоединились и остальные воины, пытаясь вглядеться в серую стену в ночной мгле. Метель. Луны не видно. Куда там! Блажит парень.
– Да вон же! Ну? Все, спрыгнул.
Прозор заволновался. А вдруг?
– Ты уверен?
– Да точно, батька!
– Эх! Была – не была! Подавай сигнал!
Егор отпустил веревку и спрыгнув примерно с высоты двух метров в снег. Да! Это не город, намело знатно. Снег пушистый, морозный, оттого и принял в свои объятия мягко. Ветер аж завывает. Не успел осмотреться, когда по правую сторону, возле вынесенной от стены башни, засемафорили факелом. Ничего себе! Эдак если на лошадях, так и догнать могут. Чего он машет ним? Никак знак подает. Так! Тускарь вон в той стороне.
Развернувшись, припустил по снежной целине. Дыхалка работала как швейцарские часы, в этом мире сигарет нет, и слава яйца, не скоро будут. Снег набился в голенища высоких сапог, а из-под полушубка вместе с потом пышет мокрый жар распаренного тела.
«Вороти правее, – пробился в сознание голос Луки, – там на перерез двадцать оглоедов спешат!».
Понял, не дурак!
Чуть подправил направление, прибавил скорости. Не машина, тело молодое, но не казенное. Ему бы только до реки первым добраться, а там и лес. Попробуй ночью даже по следам побегать. Чай не парк Горького, выворотни, ямы, да коряги.