Возник вопрос: если мне писать книгу, то как я ее буду писать? Сидеть и печатать? Наговаривать на диктофон? Если немного попрактиковаться, я уверенно буду печатать. Но когда ты начинаешь печатать, мысли твои теряются. Мысль-то гораздо быстрее твоих пальцев. Наговаривать на диктофон, а потом опять же самому сидеть и расшифровывать? Нанять для этого занятия мы никого не могли, мы никому не доверяем. Разве была бы у нас уверенность, что эти записи не «уплывут» куда-нибудь в прессу? Мы уперлись в проблему. Нам нужен был человек, которому мы доверяем, который никуда эту информацию не отдаст. Который… короче, ты. Ты писала о «Зверях», мне нравилось. Ты знакома с Маней (фотографом Анной Макаревич. — Прим. ред.), мы ей доверяем. Мы к ней: есть такая Оля? Давай-ка нам ее сюда поговорить. Никого другого не было на примете. Я не думаю, что Витя Бондарев обиделся. Он же поэт, а от этой книги требовались внятность, точность, содержательность, она не предполагала какой-то образности, поэтичности. Да и себя я знаю лучше всех. Поэтому я писал автобиографию сам.
Я представлял себе, что мы будем встречаться и я тебе буду рассказывать истории из своей жизни в Таганроге, а ты — задавать вопросы, чтобы уточнить, если что непонятно. Для меня в любом случае проще кому-то рассказывать, чем самому себе. Это вообще какая-то глупость — сидеть и себе самому о себе вещать. Так и с ума можно сойти. А когда ты с кем-то, тебе легче, особенно когда выпьешь. Все же начинают делиться друг с другом по синей лавке? Стыдно — не стыдно, весело — не весело. Так все и происходило: встречались, говорили в разных местах, иногда выпивали. Пытались вспомнить, восстановить какие-то моменты жизни. Где-то у нас не получалось, были какие-то нескладушки. Мы потихонечку память мою тормошили, фотографии рассматривали, даже по моей одежде можно было вспомнить какие-то моменты.
С текстом я ознакомился, когда все было написано, перед самой версткой, чтобы утвердить, все ли в порядке, можно ли печатать. Эту пачку листов формата А4 я прочел дома дня за два. И мне все понравилось, даже немного неожиданным показалось, что я смог так откровенничать. И как будто совесть немножко дернулась — а надо ли было? Стыд, стеснение. В книге таких моментов много, но и читатель на них реагирует точно так же. Здесь все сходится и не может не сходиться. Это трогало при прочтении меня, а впоследствии трогало и людей. И серьезные моменты, и не очень. Например, эпизод с рыбалкой многим запомнился, он же такой кинематографичный: бери и снимай короткий метр минут на десять. Про Свету линия любовная многим нравится, потому что почти у всех было в жизни такое предательство.