В незапамятные времена дом назывался подворьем, был дешевой гостиницей, потом, в первые советские годы, стал общежитием Цектрана — здесь селились студенты из семей железнодорожников и водников, проф- и культработники. С течением времени общежитие преобразовалось в обыкновенный жакт, и стало здесь столько квартир, сколько дверей.
За одной из этих коричневых нумерованных дверей и жила Наташа со своим дедом, капельдинером из Центрального клуба железнодорожников, и с бабушкой-портнихой.
Гости постучались. Открыла им бабушка. Пока гости раздевались в крошечной передней, искусственно созданной из соединения ширмы со шкафом, Наташа покричала из-за ширмы:
— Браво! Так только граф Монте-Кристо приходил в гости: секунда в секунду шесть часов!
Ребята немножко потоптались в передней. Алеша шепнул товарищу:
— Вот штука! Платок забыл!
И тот успокоил:
— У меня есть. Толкнешь — дам!
— Ну, что ж вы там? — нетерпеливо ждала Наташа.
Бабушка пропустила гостей за фанерную перегородку, разделявшую комнату надвое.
— Здравствуйте!
Наташа лежала на диване, и одна нога ее, без туфельки, в чулке, с забинтованной под чулком ступней, покоилась на высоком пуфе.
— Берите, ребята, стулья, садитесь. А то я инвалид сегодня, на режиме: ногу вчера на репетиции стерла, надо к завтрему выздороветь.
Потом она оглядела обоих и весело прищурилась.
— А вас, значит, больше не стригут насильно? — спросила она. — Зря! Ни то ни се получается.
В ту же минуту оба машинально и сконфуженно принялись пальцами поправлять свои лохмы.
Тут Алеша заметил: на блузке у Наташи комсомольский значок. Уже! А она ведь на целых два месяца младше его…
— Сколько же мы не виделись? Ой, четыре месяца! — сосчитала Наташа и испугалась: как быстро время бежит…
После Алеша пробовал вспомнить: что же особенного было в этот вечер?
Каждый миг в этой чужой комнате, среди чужих вещей, был полон таинственного и волнующего значения. Но вот он ищет, вновь и вновь перебирает в памяти все, что видел и слышал, — и ничего особенного не находит.
Что он видел у Наташи? Видел рояль, красный, полированный, с бронзовыми украшениями. Рояль впитывал всей своей поверхностью свет единственной лампочки и потом излучал его обратно множественными пучками из приподнятой крышки, от круто изогнутого бока. Букет высохших полевых цветов был всажен в горло тяжелой металлической вазы синего цвета. Алеша, узнав, что эти ломкие, хрустящие ромашки были те самые, что Наташа привезла с собой из лагеря, с особой нежностью прикоснулся к ним. Над письменным столом висел портрет акварелью — Наташа в пачках, наклонившись, завязывала тесемки танцевальных туфель и смотрела со стены таким знакомым, добрым, затаенно смеющимся взглядом…