Время жестоко мстит за попытки обратить себя вспять, и то тут, то там тянутся, тянутся вниз следы кровавой пены. Такие беглецы обычно кончают жизнь одиноко, истекая багровым соком у подножия, и глаза их стынут от недоумения и детской обиды.
Но говорить такому "стой"?! Вставать на его пути?
А как же будут случаться чудеса, если мы не пойдем им навстречу?
Да, мне практически нечего было сказать ему в ответ.
- Маму жалко, - голос мой невольно дрогнул.
Папино лицо дернулось, как от удара, рот некрасиво скривился.
- Да, - глухо согласился он, - жалко.
В палате повисло тягостное, душное молчание. Пытка той тишиной продолжалась, казалось, вечность.
- Мдя... - крякнул наконец папа, - вот так готовишься, копишь слова, а потом понимаешь, что все это ни о чем...
Я наклонился к нему:
- Так ты тогда подумай еще, хорошо? Спешить-то некуда.
- Подумаю, - кивнул он и, помолчав, добавил: - Спасибо.
- Да ладно, - мне удалась слабая улыбка. Я пододвинулся и взял папу за руку: - Мы ж тебя любим.
Мы еще немного посидели в тишине, потом я, отчего-то смущаясь, полез в свою сумку:
- Да, вот принес тебе, гемоглобин повышать, - с этими словами я выложил на тумбочку три крупных граната. - Больше тебе сейчас вроде ничего нельзя. Ну, и вот это почитать, - я извлек новенькую книгу.
- "Киммерийское лето"? - прочел папа с зеленой обложки. - Про греков, что ли?
- Не совсем, - улыбнулся я, - на, вникай.
Папа отложил книгу и, чуть помедлив, спросил:
- Как там твоя Мелкая? Наладилось у нее дома?
Я поморщился:
- Лучше, но не очень. Но там это "не очень" будет постоянно. Я буду за ней приглядывать.
Папа помолчал, пристально меня разглядывая, потом уточнил:
- Помощь какая нужна?
- Деньги есть. А черного кобеля... Ну, сам понимаешь, - я махнул с безнадежностью рукой и перевел разговор: - Тебе живот-то сильно распороли?
- Да нет, постарались на славу: шесть сантиметров всего.
- Пижоны...
- Если что, то расширились бы, - папа потыкал пальцем в повязку и поморщился.
- Я в ординаторскую зайду, да? Чтоб посмотрели шов?
Папа с сомнением поглядел на посаженную на клеол повязку.
- Да, надо бы проверить, - протянул задумчиво.
Я побыл с ним еще минут пять и засобирался - неловкость продолжала висеть в воздухе, и разговор постоянно пробуксовывал.
- Ты, там, это... - папа настороженно взглянул на меня, - не болтай пока ничего лишнего.
- Понятно дело, не дурак, - ответил я.
На том и расстались.
В ординаторской было пусто. Я озадачил молоденькую постовую, а потом побрел, размышляя, по коридору.
Похоже, пришла пора изменять принципам. Или нет?
Невольно прогибая мир вокруг себя по-новому, я старательно сохранял приватность близких и знакомых. Тому можно было найти несколько рациональных объяснений, но намного важней для меня было иное: я не хотел превратиться в одинокого мизантропа.