И, словно пойманная невидимым лассо, Нив вдруг отлетела назад с удивительной силой.
Крича, она врезалась в Ромера, они скатились к краю крыши.
— Ай! — застонал Ромер, держась за плечо. — Мне нужно лучше с этим справляться.
Нив оказалась на животе, она приподнялась на локтях.
— Что с тобой такое?! — она смотрела на Ромера потрясением и злостью, а потом попыталась выбраться из — под его ног.
Пока она пыталась встать, Ромер схватил ее и притянул, прижав спиной к траве.
— Пусти! — она боролась, но он давил весом. И она не могла даже шелохнуться.
— Ты такая королева драмы, — рассмеялся он.
— Ты думаешь, что это шутка?!
— Смешно, как от шутки.
— Как и удар между ног!
Ромер вздрогнул от одной мысли, и Нив смогла выбраться из — под него.
Усеянная травинками и белыми лепестками, она встала на ноги и посмотрела на Ромера, задыхаясь.
— Ты не в себе? — Ромер тоже встал. Его голос был строгим, вся игривость пропала с лица. — Они найдут тебя. Понимаешь? Мне напомнить, что случилось у Галена?
Нив опустила плечи. Он был прав. Но осознание правды не упрощало ее принятие.
— Плевать, — сказала она с вымученной улыбкой. — Я глупая девушка, идущая по своей воле в логово льва. Счастлив? Глупая девушка, жертвующая жизнью из-за парня.
— Нив… — Ромер шагнул вперед.
— Просто отпусти меня, — она попятилась. — Можешь? Это моя ошибка. Никто не будет винить тебя за мою ошибку.
Грудь Ромера опустилась, она увидела в трещину его прочной брони уязвимость, о существовании которой не догадывалась.
— Иди сюда, — Ромер взял ее за руку и притянул в нежные объятия.
Нив прижалась к его мускулистой груди, биение его сердца заглушало ее мысли. Его футболка была мокрой, а от запаха голова немного кружилась.
На миг она ощущала умиротворение.
С вершины зеленой крыши Ромер смотрел на вагоны у гавани. Чуть дальше он заметил краны в грузовой пристани.
Красные, сияющие на солнце.
На те же краны они с Диланом смотрели часами с крыши его мастерской, распивая пиво и обсуждая девушек.
«Ее», — он посмотрел на Нив, а потом обнял крепче.
Его взгляд упал на краны. В красной стали он привык видеть волосы лучшего друга. Которого любил, как брата. Ради которого принял бы пулю.
Как и сделал. А Дилан бросил его истекать кровью, одного и в темноте.
От этой мысли заболели серебряные шрамы Ромера, кровь кипела от гнева и обиды. Он смотрел на краны, на символ того, что он не мог забыть, не зная, переживет ли хаос, что медленно убивал его изнутри.
Цвет ярости. Цвет войны. Любви, похоти и страсти. Из всех цветов мира кровь решила быть красной.