И тут появились истребители противника.
Реакция солдат была автоматической, они действовали без малейшего промедления — сказывались годы постоянных упражнений. Выхватили из заплечных мешков пропитанные особой смесью брезентовые накидки и словно окуклились. Ни на одном из экранов отражение их тел не появится, несмотря на инфракрасное излучение. Над ними пророкотала эскадрилья истребителей-амфибий. Послышались глухие разрывы химических мин.
Солдаты под накидками схватились за шприцы с антидотом, надели газовые маски, герметически отгородились от внешнего мира. По опыту они знали, что парализующее действие мин начнет ослабевать через два часа; на такое время воздействия инъекции хватит.
Эмиль понимал, что укол не спасает от мучений искусственного оцепенения. Мозг, этот сгусток духовной энергии, продолжал жить, мучительно искал выход, чтобы тело вновь обрело движение, но путь к организму был наглухо перекрыт действием инъекции.
Он судорожно силился преодолеть навалившийся на него страх; ужас отупляет мозг — это омерзительное состояние, которому, казалось, не будет конца. Если турбоконтеры, которые появятся вслед за истребителями, несмотря на принятые ухищрения, все же обнаружат их, на смену предвечному сну придет вечный, и умрут последние живые клетки мозга.
Но Эмиль ни о чем не жалел. Не раскаивался. Он только ненавидел. Ненавидел противника. Ненавидел Ярдока, который уже учитывал эту ненависть в своих планах и знал, что она делает человека бессердечным, подгоняет, подстегивает его, позволяет легче переносить ужасы боев и прочие страсти. Ненависть заглушала все остальные, более гуманные, более человеческие движения души.
Сколько длилась эта пытка, Эмиль не мог бы сказать. До той секунды, когда острая боль в коленных суставах подсказала ему, что действие инъекции ослабевает, прошла, похоже, целая вечность. Под накидкой нечем стало дышать, хотелось освободиться от нее, но пальцы не повиновались. Он со стоном повалился на бок, его скрючило, потом стошнило.
Из беспамятства Эмиля вывел чей-то пинок.
— А ну выползай!
Ярдок.
Эмиль с удивлением заморгал при виде темного, цвета спелой вишни, солнца, недвижно повисшего над верхушками деревьев на далеких горах. Прошло несколько секунд, прежде чем он пришел в себя от изумления:
— Солнце… — проговорил он. — А ведь была ночь…
Ярдок так и прикипел к нему своими зелеными глазами, смерил с головы до ног и сказал с отвращением:
— Свинья! Ты весь в блевотине. И с такими трусами мы должны победить! Чтобы через три минуты привел себя в порядок, не то я загоняю тебя так, что сам себя в зеркале не узнаешь!