В этих словах было много сходного с тем, чему нас учил Сергей Петрович. Большая правда была в бесхитростной его речи. Он обрисовал положение рабочего класса и крестьянства при буржуазном правительстве.
Солдаты великолепно понимали, что их используют как пушечное мясо. Они недаром четыре года просидели в окопах: их сознательность пробуждалась медленно, но верно.
Собственно с этого момента я уже был близок к большевикам.
Демобилизационные настроения… Долгие, долгие дни возвращения домой…
Повидать мать, а там…
Работы много, только начинается.
Деревня, забытая, серая. Первая повстречавшаяся мне фигура — староста Иван Филиппович.
С места в карьер он мне презрительно говорит:
— Видал голытьбу, которая в управители лезет? Царя сбросили, бога неподобными словами поносят… Безбожники, грубияны!
— Бога? Царя?
— Да ты не переспрашивай, а пойди на эту голытьбу сам погляди. Ты что думаешь, что я на старости лет зря такие неподобные слова произнес? Послушай-ка, говорят: бог только для богатых. Тьфу ты, господи!
Я полюбопытствовал, пошел посмотреть на антихристов-безбожников. Отойдя несколько шагов от Ивана Филипповича, увидел толпу крестьян моей деревни: собрались старики, молодые парни и даже дети. На ступеньках крыльца у школы стоял какой-то человек, который горячо говорил речь. Меня встретили, пропустили в круг. Кто-то многозначительно шепнул:
— Из города комуния приехала. Говорят, совет организовывать надо.
Человек говорил убежденно и горячо.
— Рабочие города и крестьяне сбросили ярмо самодержавия не для того, чтобы служить фабрикантам и помещикам. Буржуазия вместе с Временным правительством хочет задушить, предать революцию. Наша задача заключается в том, чтобы организовать советы и отобрать у помещиков землю, фабрикантов — заводы. Крестьяне должны помочь рабочим у себя в селах сделать то же, что сделали рабочие в городе.
Вскоре толпа волной двинулась к дому.
Приехавший товарищ взволнованно упрашивал крестьян действовать организованно. Он спустился с крыльца, бросился вперед и закричал:
— Товарищи, не надо насилий, нужно действовать разумно!
По-видимому, он боялся стихийных выступлений массы, наэлектризованной его речами. Но было уже поздно. Его никто не слушал. Толпа приблизилась к дому старосты.
Дом был огорожен палисадником, ворота выкрашены охрой, крыша покрыта железом: словом — изба хоть куда.
Иван Филиппович был крепкий мужик, настоящий кулак. Он десятки лет эксплоатировал всячески тех, кто обращался к нему за содействием.
Но в этот момент произошло какое-то замешательство, решимость действовать ослабела, и толпа остановилась.